Эдит Пиаф. Жизнь, рассказанная ею самой

– Клод, не слишком-то разговорчив твой приятель. Фижю, притворно сокрушаясь, развел руками:

– Что я могу поделать?

Я снова посмотрела в твою сторону и мысленно ахнула: это ТЫ, тот, о ком говорила ясновидящая! Внутри сладко замерло: неужели дождалась? И сразу же ухнуло вниз: поздно, я развалина, у которой из всех достоинств только голос и умение выводить в звезды своих любимчиков.

Я уже знала, чем возьму тебя. Как все молодые люди, ты наверняка хочешь стать звездой. Я сделаю тебя звездой. А пока это будет происходить, ты будешь рядом со мной.

– Клод, твой друг хочет стать певцом?

– Нет, кажется, не хочет.

– А чего же он хочет? Кто он?

– Парикмахер. Он хочет только слушать тебя.

Сумасшедший? Попасть в дом к Пиаф и не воспользоваться этим? Или это тонкая игра? Нет, у молодого человека с роскошной копной волос на голове был слишком простодушный вид и никакой хитринки в глазах.

К концу вечера я просто разозлилась: такого еще не бывало, чтобы человек, пробыв у меня в доме столько времени, не сделал ни одной попытки завоевать мое расположение. Слишком умен или слишком глуп? В то, что человек может действительно интересоваться мной самой, ничего не ожидая взамен, даже не думала, привыкнув, что от меня всем что-то нужно.

А потом я заболела, подхватив воспаление легких на сквозняках за кулисами. И ты пришел меня проведать, подарил маленькую куклу в костюме какого-то греческого солдатика. Стал приходить каждый день, сначала сидел очень тихо, разговорить тебя удалось не сразу, но то, что ты очень добрый, Тео, я поняла сразу.

Сначала мои друзья и даже «милые паразиты» отнеслись к тебе настороженно, но никто не принимал всерьез, тем более ты не лез вперед, расталкивая остальных локтями. Если честно, многие даже не удивились, услышав о нашем намерении пожениться.

Конечно, я услышал тебя вовсе не в день знакомства. Твой голос на пластинке отправился со мной даже в Алжир. За двадцать восемь месяцев, которые я там пробыл, пластинка затерлась до безобразия, была поцарапана и однажды даже залита кровью. Мама, узнав, что в первом же бою меня спас именно твой голос, молилась за тебя, Эдит.

Это так – глупый, бестолковый мальчишка выжил только потому, что очень хотел послушать живьем исполнение «Гимна любви». Я не привез пластинку домой – оставил на счастье тем, кто вернуться еще не мог. Не сомневаюсь, что она спасла еще не одну жизнь…

Конечно, я впервые увидел тебя вовсе не тогда, молча сидя на ковре, я раньше бывал на твоих концертах.

Никогда не говорил тебе этого, зная, что ты отругаешь. Но сейчас могу, ругай сколько угодно!

В первом отделении пел кто-то другой, вернее, несколько певцов. Зрители вежливо аплодировали, не желая обижать тех, кого ты сочла достойными петь в одном концерте с собой, но явно ожидали второе отделение. Многие откровенно поглядывали на часы, словно прикидывая, как долго еще вежливо терпеть.

И вот вступление оркестра с началом второго отделения… тебя никак не объявляли, это было просто не нужно, огромный зал собрался, чтобы послушать тебя. Потом я привык, а в первый раз испытал совершеннейшее изумление. Сидевшая рядом со мной пожилая семейная пара, видно, тоже.

На сцену какой-то неловкой походкой, чуть загребая ногами в разрезанных туфлях, вышла маленькая фигурка в черном платье. У меня, как у парикмахера, взыграло внутри: на голове черт знает что! Неужели нельзя причесаться перед выходом на сцену?