Нечто похожее произнесла, пожимая плечами, дама в соседнем кресле.
Одно дело читать в газетах или журналах, что ты маленького роста, несколько нескладная, вечно растрепанная, но совсем другое – увидеть воочию. Но мгновенно, еще до того, как зазвучал твой голос, были забыты и неловкая походка, и всклоченные волосы. На огромной сцене стояла, несколько кривовато, словно от смущения, улыбаясь, маленькая фигурка, ты казалась совсем крошечной, не больше десятилетнего ребенка… Ничего победного, ничего подавляющего, кого-то другого просто не заметили бы за микрофоном, но тебя!..
Ты еще не произнесла ни звука, но зал уже был в твоей власти. Он взорвался, одним своим появлением ты заставила всех встать еще до самого выступления. Мы тоже встали и принялись аплодировать. Нет, вовсе не из вежливости, не потому, что остальные вокруг стояли. Эдит, это что-то выше понимания, выше логики, весь зал, как один человек, и мои скептики-соседи тоже, душой рванулись туда, к тебе на сцену. Ты уже владела всеми нашими душами.
Некоторое время ты молча смотрела на аплодирующий зал, потом легкое движение и… полная тишина. Сотни людей затихли, как по мановению волшебной палочки. А этой палочкой была твоя слабая рука. И песня за песней повторялось одно и то же: сначала зал в полнейшей тишине, боясь кашлянуть, слушал твой чуть надтреснутый голос, забывая о самих себе, о том, что существует мир за пределами твоего голоса, а потом взрывался аплодисментами!
Я поймал себя на том, что с ужасом думаю, нет, не о том, что ты упадешь или сорвется голос, а о том, что эта песня будет последней! Что после твоего ухода за задвинутый занавес ты больше не выйдешь, а занавес не откроется. Не приходило в голову глянуть на часы, нет, пока звучал твой голос, не думалось вообще ни о чем, даже о смысле произносимых тобой слов, душа просто рвалась вместе с твоей душой куда-то туда, ввысь, куда без тебя ни за что не пустили бы. Но стоило ему стихнуть, как вместе со шквалом аплодисментов охватывало почти отчаянье: неужели все?!