глазами. — Бог мой, мы думали, ты умер. Ты так пропал тогда!
Я смотрел на него. И вспоминал занавешенные зеркала в собственной комнате. То, что
я боялся увидеть в них, всегда находилось на шаг ближе, чем потусторонний мир.
Глядя на брата, я видел в нём прежнего себя — несчастного, забитого, уставшего и
отчаянного. В груди стало тесно от боли, голова едва не взрывалась от нахлынувших
мыслей, и я пропустил, когда ушли последние посетители, пожелав мне спокойной ночи.
«Это моя вина, — мне хотелось закурить, и я не стал отказывать себе в этом
удовольствии. Пришлось несколько раз щёлкать кремнем зажигалки, чтобы высечь искру, и от этого палец болел. — Если бы ты думал не только о себе, но и о нём, этого бы
ничего не случилось. Если бы ты не выказывал свою любовь, отец бы и не подумал
нападать на тебя. Если бы ты не сбежал тогда как трус, он бы никогда не поднял руку
на Сэто. Видишь, что ты натворил? Исправляй теперь!»…
— Арти, ну скажи же хоть что-нибудь, — почти прошептал брат, укладывая свою
прохладную ладонь поверх моих разгорячённых пальцев.
— За что он тебя ударил? — Я испугался холода и ненависти в своём голосе.
— А, это. — Сэто прикоснулся к своей щеке, словно успел забыть. — Я обвинил его в
том, что ты пропал. Сказал, что, если ты мёртв, это будет его вина. Он как с
катушек слетел.
— Подожди здесь. — Я ткнул сигарету в пепельницу слишком резко и так сильно, что
она переломилась, обжигая палец, но мне было плевать. — Я сейчас.
Выйдя на кухню и преодолев её в два счёта, я поднялся в спальню и принялся собирать
собственные вещи. Меня трясло от злости и боли, мне хотелось сесть и закричать, выругаться, но на губах осталась лишь пустота.
— Артемис? Что случилось? Что происходит? Куда ты собираешься?
Мик вышел из ванной в одном полотенце. Дальше по коридору усердно ворочала кое-чьё
грязное бельё стиральная машинка да ворчала так шумно, что Мика едва ли можно было
расслышать.
— Сэто пришёл. Я должен ехать домой. — Я бросил несколько вещей в рюкзак, затем
пнул его с яростным криком: — Дьявол!
Я сел на кровать, закрыл лицо руками, пытаясь унять собственную дрожь. Микаэлис
стоял напротив, затем присел на корточки и коснулся моих колен по-прежнему тёплыми
и влажными ладонями.
— Ты всегда можешь вернуться, — уверенно сообщил он, когда я убрал руки от лица и
посмотрел на него. — И я буду тут. Ждать. Одно твоё слово — и заберу тебя оттуда.
Это же не навсегда?
Я улыбнулся ему. Тут он был абсолютно прав. Вызвав такси, я сунул телефон в карман
и тут же обнял Микаэлиса, крепко поцеловав его, и жалел, что внизу ждёт брат, и мы
не можем прямо сейчас заняться друг другом. Когда раздалось отдалённое гудение
машины и пришло оповещение, мол, «Милорд, карета подана», мы отлепились друг от
друга. Подхватив рюкзак, я бегом спустился вниз и, махнув Сэто, вышел на улицу. Всю
дорогу мы провели в тягостном молчании. Я не рассчитывал возвращаться туда. Я не
желал этого. Но после всего это было моим долгом.
Несколько окон на первом этаже мягко светились, предупреждая, что кто-то ещё не
спит. И я молился о том, чтобы это была мать. Когда Сэто прошёл в прихожую, а я
перешагнул порог родного дома, мрачная тень выплыла нам навстречу. Отец казался
лишь куда угрюмее, чем обычно. Жёстче. Опаснее. И я почувствовал то, что почти
забыл — страх. Желание забиться в угол, закрыв уши руками и крепко зажмурившись от
ощущения абсолютной безысходности.
— Что за грязь ты притащил? — его спокойный, ледяной голос был страшнее смерти, а я
тем временем стоял, обмирая от ужаса и чувствуя, как сердце сжимается в груди.
— Или я тебе не говорил, что тащить домой биомусор и бродяжных вшивых животных
запрещается?
Мик был тёплым, мягким, нежным. Он заставил меня расслабиться и узнать много
нового. Хорошего. Я вылез из своей толстой шкуры, и теперь чувствовал себя
беззащитным слизняком перед отцом. Знал, что примерно так всё и будет, но почему-то
всё равно не был готов.
— Замолкни. — Мой голос напоминал после Рафаэля безликую тень, остаток робкой
неокрепшей гордости. — Я не желаю тебя слышать.
На лестнице раздались торопливые шаги, и вскоре показалась мать. Андреа испуганно
глядела то на меня, то на брата, то на мужа, придерживая на себя махровый халат.
Однако она явилась слишком поздно.
— Если ты хоть раз снова тронешь Сэто, хоть одним пальцем, — начал было я, набирая
воздух в лёгкие да пытаясь ощутить уверенность.
Тот вдруг метнулся вперёд, схватил меня за грудки и прижал к стене:
— Ещё хоть раз выйдешь из дома без моего ведома, и я выпущу из него дух, ты понял
меня?
— Я сбегу, не переживай. — Судя по всему, на моей душе не было больше ни страха, ни
беспокойства. — Сбегу вместе с ним так далеко, что ты не найдёшь нас за всю жизнь.
Он тряхнул меня, и голова жёстко встретилась со стеной. От затылка по всему телу
поползли острые иглы боли.
— Ты меня понял? — повторил он почти ласково.
Стоило мне кивнуть, как железная хватка исчезла. Рафаэль удалился, уведя за собой
жену. Медленно спинав с себя кеды и подняв упавший рюкзак, я двинулся было к себе, но передо мной встал Сэто, что выглядел расстроенным, виноватым и подавленным: