то, что не хотелось бросать Сэто. Он и так натерпелся из-за моего прошлого побега, и подставлять его снова было бы неразумно.
— Арти? Ты не спал? — брат приподнялся на локтях, и я обернулся к нему.
— Да, насмотрелся ужастиков, всю ночь колобродил, — повинился я и, улыбнувшись, вернулся к постели. Склонившись, я коснулся его губ собственными, наслаждаясь
прикосновением мягкой тёплой после сна кожи. — Давай, подъём, в душ и на завтрак. Я
сейчас соображу для тебя что-нибудь.
Сладко вздохнув, отчего у меня мурашки побежали по спине, брат прихватил с собой
вещи и направился в ванную. Некоторое время я всё сидел на постели, рассеянно
накручивал собственные волосы на ладонь, а затем одёрнул простыню, накрыл это
безобразие одеялом и только после этого спустился вниз. На кухне шумела вода, потрескивало масло на сковородке, и я невольно напрягся. За плитой сразу
нарисовалась мать, на которую я глянул несколько изумлённо: Андреа выглядела
бодрой, отдохнувшей и весьма довольной жизнью, словно вчера не мучилась с
температурой. Особенно это сказывалось на её лучезарной улыбке, озарявшей лицо
каким-то внутренним светом. Лёгкое тёмное платье на её фигуристом теле смотрелось
просто великолепно, длинные волосы были подобраны сзади серебристой заколкой, которая на фоне белесоватых волос смотрелась уныло и почти блекло. Блик на её
обнажённых зубах так и поймал мой взгляд, и она обернулась.
— Арти, доброе утро. — Уголки её губ потянулись ещё выше, и эти же губки она
устремила в обе мои щёки, окрашивая моё бледное лицо не только персиковыми штампами
материнской привязанности, но и чертами удивлённой мины. — Сэто уже встал? Хорошо.
Я почти закончила с завтраком.
— Мам, ты в порядке? — Я присел на край стула, глядя на женщину, легко и уверенно
порхающую по углам кухни, в то же время добавляющую что-то на сковородку и
проверяющую, готово ли в турке кофе, что изредка помешивался длинной серебряной
ложкой. — Температура спала?
— Что? Да, малыш, спасибо, я прекрасно себя чувствую. Сэто, дорогой, доброе утро.
Осчастливив и второго сына поцелуями, она вернулась к готовке. Брат присел рядом со
мной, как можно более выразительно изогнув брови и явно ожидая, что я отвечу на все
его вопросы, а также раскрою тайны человечества.
— А где папа? — наконец поинтересовался Сэто, снимая с меня необходимость говорить
о нашем домашнем монстре, оглядываясь по сторонам.
— Рафаэль… отошёл ненадолго, договориться насчёт тебя, — после недолгого молчания
призналась Андреа, одновременно раскладывая на стол тарелки с яичницей и тостами.
Лицо младшего брата вытянулось. — Нам надо будет уехать, малыш, на некоторое время, и ты сдашь экзамены досрочно.
— Что? — Он аж подскочил, а я осторожно накрыл его ладонь своей рукой в знак
добродушного жеста и после перевёл взгляд на мать:
— Я помогу тебе подготовиться. Куда мы уезжаем?
— Надо навестить старого друга, — отрезала та и задержала на мне свой взгляд на
несколько мгновений, словно прикидывала что-то, чуть сощурилась, а затем вернулась
к турке с кофе. — Это только на лето, не переживайте.
— Я и не переживаю, — огрызнулся я невольно, ложкой вскрывая желток яичницы и
слизывая его. — Какая мне разница, если меня заперли в четырёх стенах.
— Ох, дорогой, — вздохнула она и, сев напротив меня, подняла такой сочувствующий
взгляд, что мне немедленно захотелось встать и уйти обратно в комнату. — Поверь, Рафаэль вовсе не хотел… стеснять тебя или сделать плохо. Это… своеобразная забота.
— Серьёзно? Ты в это веришь? — я приподнял бровь, но решил на этом ссору закончить
и только покачал головой, уткнувшись в тарелку. — Когда мы уезжаем?
— Полагаю, что через неделю, как только у Сэто закончатся экзамены.
Брат рядом со мной вздрогнул, но ничего по этому поводу не промолвил и лишь
взглянул на меня полными надежды глазами.
Сказано — сделано. Вся последующая неделя у меня прошла куда более активно, чем все
предшествующие ей месяцы. Сэто буквально на ушах стоял, ходил, прыгал, в общем, делал абсолютно всё, что не помогало ему сосредоточиться на подготовке к экзаменам
и их непосредственной сдаче. Я же был за него абсолютно спокоен, зная, что он всё
необходимое вспомнит, а то, что не знает, всегда может прочитать на шпаргалках, которые я ему любезно сделал. И чем больше он нервничал, тем меньше спал и, как
следствие, чаще забирался на меня, требуя успокоительного в виде ласк и поцелуев.
Кто я такой, чтобы отказывать в проявлениях любви к собственному брату? И хотя Мик
нередко заглядывал ко мне, умудряясь профессионально выкрадывать из-под носа у отца
и возвращать обратно так, что пропажу даже не замечали, однако это не мешало мне
поддаваться брату. Прежней любви во мне, наверное, осталось лишь чуть, и я уже не
мог с уверенностью сказать, что ради Сэто пошёл бы на всё. Чёрт возьми, да его
прикосновения уже мало что значили для меня! Но с упорством горного осла я не
переставал время от времени лобзать его да ненавязчиво нежить. Притом такая сладкая
довольная улыбка, расцветающая на его губах, явно шептала: мне больше ничего нужно
и не было.