попытках поймать этот глубокий отголосок. В попытках, от тщетности которых
становилось невыносимо холодно и пусто, а я лишь тратил время, отведённое мне на
поимку и устранение Белнисса Рильята, но не мог вынудить себя забыть об этом
мужчине. Дух лишь негромко посмеивался, чем невероятно раздражал меня, выводя из
себя. Точно одержимый я выискивал незнакомца, иногда рискуя и раскрывая собственную
ауру, надеясь поймать на блеклую приманку эту крупную рыбу магического мира.
Понапрасну.
А в один прекрасный день, рассекая Токио, я вдруг понял, что не прикладываю ровным
счётом никаких усилий к тому, чтобы разделять людей, наблюдать за ними. Они будто
сами открывались мне навстречу, отдавали в мои руки все свои сокровенные тайны и
помыслы, надежды и чаяния. Именно тогда я понял: время пришло и дальше тянуть не
стоит.
Мы столкнулись совершенно случайно на одной из выставок, прямо так, лицом к лицу в
дверях туалета, потанцевали на месте, пытаясь обойти друг друга, но ничего не
вышло. Рассмеялись оба, я прижался спиной к проёму, пропуская мужчину внутрь, и он
поблагодарил меня с лёгким, почти неощутимым акцентом. Строгий сине-чёрный костюм-
тройка сидел на его фигуре идеально, даже зависть на мгновение взяла — проводив его
взглядом, я про себя хмыкнул и вернулся в зал инсталляций, но теперь был начеку, развеивая собственную ауру и открывая мысли всем ветрам. Пусть видит перед собой
обычного мальчишку, если только пожелает, пусть расслабляется, а я просто послушаю.
Вскоре он вернулся в зал и подошёл к весьма импозантной даме в неуместном вечернем
платье изумрудного цвета. Богато украшенная всякими побрякушками и безделушками, она напоминала рождественскую ель, а не спутницу, но, вероятно, в таких местах была
желанным гостем. Ещё бы! Кто ещё согласится выкладывать совершенно безумные суммы
за столь же сумасшедшие и безвкусные композиции? Будь моя воля, ноги б моей здесь
не было, однако сейчас собственные усилия начинали оправдывать себя. Они болтали об
искусстве, не замечая ничего вокруг, а я же шёл по пятам, но, держась на
расстоянии, не желал привлекать излишнее внимание к своей скромной персоне. Белнисс
разглагольствовал о том, какая у него великолепная коллекция и что он страстно
желает показать её даме. Та кокетливо хихикала и прикрывала ярко-красные
напомаженные губы рукой в перчатке. «Неужели же она так глупа? — покачал головой я
с лёгким отчаянием, уже в третий раз обходя вокруг странного вида огромной груши, сделанной из тончайших пластин светлого дерева. Они стояли на расстоянии друг от
друга, а потому полную картину можно было разглядеть только с определённой точки.
Безумие! — Или же этот товарищ может очаровывать? Не думаю». План в моей голове
созрел почти сразу, и я, не став дослушивать их, покинул здание музея, где
проводилась выставка. С меня на сегодня было достаточно современного искусства.
Прошло ещё две недели, и я не уставал натыкаться на Рильята по всему городу. Теперь
выследить его было проще простого, хоть я и чувствовал себя психопатичным
сталкером, гоняющимся за знаменитостью. Мы сталкивались на выставках и начинали
перекидываться ничего не значащими фразами, на одной из которых обменялись
телефонами, а затем внимание его постепенно переключилось с дамы на меня. Не стоило
забывать о том, что гордыня ведёт к поражению, а скромность вознаграждается, но, в
отличие от этой бездумной скупщицы всего дорогого, я хотя бы обладал зачатками
вкуса. На две выставки он пригласил меня сам, а перед последней и вовсе подобрал в
городе, усадив в дорогущую иномарку. Я оглядывался в ней с любопытством и
нескрываемым интересом, пусть и напускным. Камер и датчиков этот мужчина, похоже, не держал, и я несколько расслабился, выдохнув спокойнее и приготовился взяться за
Рильята вплотную. Более того, я знал, что сегодня ему настанет конец. Я
предчувствовал его и едва не сгорал от нешуточного извращённого возбуждения, а
оттого, пожалуй, особенно охотно смеялся над его шутками и вступал в споры
касательно некоторых картин, хотя обычно с прохладной улыбкой просто выслушивал его
соловьиные трели.
С моей стороны будет невежливо обойти вниманием абсолютно всё, что происходило за
эти дни, а потому я позволю себе предаться ностальгии. То время запомнилось мне
особенно, и я нередко воскрешал его в собственной памяти с нежной улыбкой. Тогда
мне казалось, что я безупречен, что всё, сделанное мною, идеально и ни один
криминалист не раскусит такого крепкого орешка, как я. Я виделся себе неуловимым и
гениальным, а оттого, возможно, судьба с усмешкой наблюдала за мной и выписывала
счёт, готовая предоставить его в любой момент, как только я перестану развлекать её
в достаточной мере.
Но всё же мне казалось странным, что столь многоопытный мужчина, как Белнисс, ни
разу не заметил меня, даже не повернул голову в мою сторону во время слежек. Пусть
я и скрывал собственную ауру, но, пожалуй, даже самый чёрствый пень почувствует
себя неуютно, если за ним пристально наблюдать. А я не только наблюдал, но и
следовал за ним по пятам, присматриваясь к его повадкам, привыкая к нему и
запоминая.