спасёт тебя в самую трудную минуту, когда со всех сторон надвигаются неприятности, а смерть и враги дышат в самый затылок, наступая на пятки. Конечно, если мозгов
нет, и она не поможет, но попытаться стоит. И я всегда бросал кости, не волнуясь о
том, что на этот счёт ответит мироздание. Да, я продумывал многое наперёд, над
некоторыми вопросами сидел до посинения, пока не разбирал их по мельчайшим костям, но именно неожиданность казалась мне единственным верным решением всегда и везде.
Когда от тебя ожидают холодного расчёта и жестокой гениальности, проще всего
попасться на крючок теории вероятности и угодить впросак, а это я не любил уже
тогда. Я был достаточно безумен, чтобы ставить своих оппонентов в тупик экспромтом, и ни разу не жалел о содеянном.
Камера висела и над чёрным ходом, и над балконом на втором этаже, который, вероятно, выходил из спальни Рильята, а потому я несколько минут чесал репу, расслабленно покуривая и даже не предполагая, что владелец этого дорогущего
коттеджа вдруг может вернуться и спутать мне карты. Ведь из нас двоих именно я
собирался перемешать всё на свете и сделать всё в угоду собственным развлечению и
веселью. Да, всё это казалось мне отличным источником веселья и не иначе. Кто-то
может погибнуть? Какая разница, если в процессе можно как следует посмеяться и
вдоволь насладиться происходящим. Затушив сигарету между пальцами, я убрал окурок в
один из шести карманов на собственных джинсах, а затем позволил себе
сосредоточиться. Техника меня не любила, я не мог найти с ней общий язык, так
почему бы не отыграться на этом напыщенном индюке и слегка подпортить ему камеры
наблюдения? Именно их я сделал собственной целью, а потому через пару минут
кропотливого взвешивания собственных сил позволил нескольким крохотным рябящим
потокам устремиться к цели. В магии я всегда был не особо силён, да что уж там — я
до сих пор с трудом верил в неё и всё искал логичных объяснений, но не брезговал
изредка прибегать к ней, но скорее в бытовых вопросах, чем в попытке спасти
собственную шкуру. Даже спустя много лет, когда меня зажимали в тиски, я не всегда
позволял себе разгуляться вволю, считая, что тем самым только подставлю собственных
противников. А так хотя бы шансы немного уравнивались.
Дом был заперт, что не удивило, и я с недовольством вновь «зарябил» силами, прислушиваясь и концентрируясь. Проще было бы выбить замок или взломать его набором
отмычек, но возвращаться за ними в машину совершенно не хотелось. Когда раздался
жалобный щелчок, я довольно ухмыльнулся и, осторожно нажав на дверную ручку, скользнул внутрь, исправно вытерев ноги о коврик, который явно не предназначался
мне, но меня то не волновало. Не хотелось бы наследить в таком месте. Против
ожидания внутри всё было обустроено почти аскетично, сдержанно и украшено в тёмно-
индиговых тонах, приятных глазу и успокаивающих. Почти целая минута ушла у меня на
то, чтобы понять, в самом ли деле они странно умиротворяют и вгоняют в сон, и я, тихо ругаясь себе под нос, поспешил развеять вокруг себя транквилизирующую ауру, что царила в доме. Да, Белнисс не был дураком и совершенно не хотел, чтобы его дом
обокрал какой-нибудь смертный дурак, сунувшийся в богатый с виду коттедж. Усыпить
такого, а следом и убрать по-тихому — не такой уж и дурной вариант.
Я будто пребывал в толще воды где-то у самого дна спокойного озера. Несмотря на все
мои старания, меня то и дело начинало клонить в сон, но я держался как мог. Здесь
не было ни единого звука, царили спокойствие и совершенная заброшенность, точно
мужчина никогда здесь не жил и просто заходил для вида. Сердце моё колотилось в
предвкушении: я жаждал познать потусторонний мир, желал найти хоть что-то и притом
был странно разочарован, когда не находил здесь ничего из ряда вон выходящего. Всё
было как у самых обыкновенных людей с их привычными вещами, которые тут же попались
мне на глаза: к примеру, какая-то оставленная фэнтезийная книга, раскрытая на
середине страниц, слегка приподнимающихся и укладывающихся обратно под робким
дуновением сквозняка, неизвестно как пробравшегося сюда; кресла сдвинутые вокруг
кофейного столика, на котором прохлаждалась недопитая чашка; рядышком лежащий, тёплый вязаный плед с биркой какого-то не слишком популярного производителя; электрический камин, холодный и тёмный; шторки, аккуратно подобранные и едва
заметно колышущиеся от потоков воздуха; капля за каплей стекающая вода из кухонного
крана, разбивающаяся о дно с глухим стуком; или ещё теплящийся на плите чайник, вот
только на фоне которого вся другая посуда будто пальцем нетронутая: можно было
разглядеть мелкие пылинки на её непривычной девственной белизне.
Я заворожённо бродил по дому этого человека и всё пытался выискать хоть что-нибудь, но не находил и лишь отчаивался от непонимания, чего же всё-таки ищу и отчего так
пусто на душе становится, проходя мимо этих одиноких картин, всплывающих одна за
другой. Поднявшись с первого этажа на мансарду, обнаружил всего две комнаты, одна
из которых оказалась спальней, а вторая — библиотекой. В первой всё было так же