Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления

Автор этого отзыва – Джеймс Уоринг, выдающийся танцовщик и хореограф, который считался одной из самых влиятельных фигур нью-йоркского танцевального авангарда конца 1950-х – начала 1960-х годов. Будучи осведомленным как в области балета, так и в области современного танца и имея значительную подготовку в обоих жанрах, Уоринг опирался в своих оценках на собственные знания и понимание танца. Это был голос компетентного американского танцевального зрителя, положительно отозвавшегося о «Спартаке», но было слишком поздно. К тому времени, когда письмо Уоринга в «Нью-Йорк тайме» появилось в печати, «Спартак» был стремительно вычеркнут из всего турне Большого театра. Якобсон больше никогда не будет гастролировать в Соединенных Штатах.

18 сентября, через пять дней после язвительной рецензии Хьюза на премьеру, в «Таймс» появилось объявление о том, что «три запланированных показа “Спартака” [в Метрополитен-опере] будут заменены другими спектаклями»[245]. Через пять дней после этого было объявлено, что «Спартак» не будет показан в Лос-Анджелесе: газета «Лос-Анджелес тайме» сообщила об этом в статье под заголовком «“Спартак” снят с балетного репертуара». В статье без указания имени автора приводится причина: «В связи с трудностями транспортировки огромных декораций [sic] и других сложных приспособлений по воздуху на западное побережье для представления “Спартака” из Нью-Йорка пришло сообщение, что балет снят с репертуара Большого театра». Едва ли этот вопрос не был рассмотрен и решен задолго до начала гастролей[246].

Американские гастроли Большого театра стали возможны благодаря усилиям не только Юрока, но и отчасти Е. А. Фурцевой, советского министра культуры. Таким образом, решение о прекращении показов балета Якобсона было вызвано опасениями по поводу новых негативных отзывов. На самом деле в годы холодной войны существовали неписаные правила поведения для балетных критиков, и Хьюз, Терри и те, кто освистывал представления в Метрополитен-опере, их нарушили. Советская сторона, должно быть, чувствовала себя глубоко униженной грубостью американцев, тем более что то, что она предоставила в качестве центрального элемента масштабных гастролей Большого театра, было самым рискованным и экспериментальным полнометражным балетом, да и вообще самым смелым балетом, который она создала. Показ произведения Якобсона на такой важной площадке был смелым жестом, призванным не только порадовать американскую публику, но и получить ответ на вопрос: «Был ли этот странный, экспериментальный балет Якобсона действительно хорош?» Хьюз, Терри и другие оказались настолько поглощены своими собственными мотивами, что по трагической иронии судьбы встали в один ряд с советскими хулителями Якобсона. «Спартак» Якобсона был фактически зародышем народного бунта в самой глубине советской системы, а американцы не сумели распознать его и не пришли на помощь. Даже те, кто, казалось бы, был более компетентен, не смогли разглядеть более глубокий политический подтекст под поверхностной картинкой. Родившаяся в России жена Сола Юрока Эмма, которая редко приходила на представления, организованные ее мужем, посетила премьеру «Спартака» в Нью-Йорке, но ушла после первого акта. Она театрально продемонстрировала свое раздражение, громко пробормотав, когда уходила, что Юрок все время «привозит этих чертовых коммунистов» [Robinson 1994: 401].

Все, что нам известно о реакции Якобсона на критику и отмену спектакля, мы узнали от Плисецкой, которая вспоминала, как разговаривала с ним после пятого и последнего представления «Спартака» в Нью-Йорке: