Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления

Используя эстетическую и стратегическую схему, согласно которой «оживают» три скульптуры Огюста Родена, Якобсон создал интимный портрет нетоталитарной телесности. Его выбор скульптур Родена был стратегическим, поскольку Роден в широком смысле стал синонимом как современной скульптуры, так и секса. Вдова Якобсона вспоминает, что запрет на эротику привел к тому, что более эротичные скульптуры Родена в Эрмитаже были скрыты, в том числе и те, которые вдохновили Якобсона на «Родена». Это только усиливало эротический заряд вокруг таких работ, тем более что другие произведения Родена были разрешены для показа. Когда Якобсон представил свои первые три миниатюры по мотивам «Поцелуя», «Вечной весны» и «Вечного идола» Родена для сезона 1958 года в Ленинграде, балет Кировского театра словно приоткрыл закрытую дверь и стал свидетелем взрыва еще одной из его хореографических «бомб». Некоторые зрители слышали историю о том, как он получил личный доступ к оригиналам эротических работ Родена в запертых помещениях подвала Эрмитажа. Этот визит состоялся благодаря тому же сочувствующему куратору, который в частном порядке провел Якобсона к Пергамскому алтарю, когда двумя годами ранее готовился «Спартак». Якобсон использовал средства хореографии, чтобы передать то, что он увидел в этих помещениях – остановившиеся во времени изгибы тел мужчины и женщины, выражающие историю пути этих тел сквозь пространство и страсть.

«Это было очень сексуально, как и скульптуры Родена», – говорит Ида Эйдельман, преподавательница иностранного языка и зрительница, которая видела все восемь миниатюр роденовского цикла Якобсона в Ленинграде в 1971 году (когда он возродил первый триптих и создал еще пять новых миниатюр для своей труппы «Хореографические миниатюры»). «Появился Якобсон, и он разработал этот новый способ хореографии. Он принес эротизм и сексуальность на кировскую сцену»[321]. Софья Бреслер, еще одна зрительница балетов Якобсона в Ленинграде, согласна с этим утверждением: «Для нас это была такая нетрадиционная хореография, потому что она стояла между классикой и модерном», – сказала Бреслер. «Такого не было раньше в танцевальном искусстве России»[322]. В то время, когда Якобсон создавал свои миниатюры по Родену, секса тоже, как считалось, не существовало, если перефразировать печально известный комментарий, сделанный во время холодной войны молодой русской женщиной Людмилой Ивановой. В июле 1986 года в одном из эпизодов телепередачи времен перестройки «Американо-советский телемост», которую вели Владимир Познер и Фил Донахью, Иванова с гордостью ответила на вопрос американца о сексе: «В СССР секса нет… есть любовь», но последние два слова были вырезаны при монтаже перед выходом передачи в эфир[323].

В «Родене» Якобсона есть и секс, и любовь. Он управляет обоими эмоциональными потоками, выделяя движение мышц под поверхностью роденовских скульптур. Как бы документируя физические взаимодействия, которые предшествуют и следуют за моментом застывшего действия, запечатленного скульптором, Якобсон начинает и заканчивает каждую роденовскую миниатюру тем, что танцовщики занимают такие позы, будто они сами являются скульптурами Родена. Например, в «Поцелуе» их босые ноги застывают в высоком релеве, а их тела наклонены в скульптурном профиле. Все это работает, потому что неподвижные скульптуры Родена далеко не статичны: они наполнены собственным нарративом. Историк культуры Дебора Сильверман говорит об искусстве Родена, что сложная поверхность его литой бронзы и резных скульптур «фиксирует на поверхности плоти признаки внутренней активности нервной системы». Сильверман находит связь между тем, как Роден изображает тела героев своих скульптур, и открытиями в сфере человеческой анатомии того времени: «Его понимание связи внутреннего давления и внешнего напряжения было почерпнуто из нейропсихиатрии Шарко» [Silverman 1989: 252]. В «Родене» Якобсон демонстрирует интуитивную веру в способность тел своих танцовщиков передавать эмоции через тонкие мышечные сдвиги, даже когда они позируют, чтобы приблизить свои тела к скульптурам Родена – выполняя то, что Сильверман назвала бы знаками внутренней активности нервной системы.