Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления

В своем эссе 1929 года «За балетмейстерскую смену!» Якобсон утверждал, что идеологическая подготовка артистов балета как классово сознательных социалистов недостаточна и требует внимания, поскольку «внедрение сознания классовости искусства» так же важно, как и содержание того, что они будут танцевать[92]. Вскоре выяснилось, что стратегически это было неразумно, поскольку директор училища, знаменитый педагог Ваганова, ясно понимала, что объектом критики Якобсона являются она и ее система обучения. Хотя впоследствии она стала уважать Якобсона как балетмейстера, она никогда не забывала этих юношеских и глупых классовых нападок на ее работу и ее преданность классическому балету. В 1931 году Ваганова по необходимости, поскольку не хватало хореографов, способных создавать балеты в классическом стиле, пригласила Якобсона на должность главного балетмейстера в академию ГАТОВ. Однако лично ей Якобсон не понравился, и через два года он уехал в Москву работать с балетом Большого театра[93].

Написанная сразу после принятия правительством первого пятилетнего плана 1928 года статья «За балетмейстерскую смену!» демонстрирует озабоченность классовой иерархией, что соответствует тону и политическим настроениям того времени. Якобсон утверждает, что в балетной школе «социалистическое воспитание должно быть поставлено на первый план». Хотя сам он всего несколько лет как покинул балетное училище, акцент Якобсона на воспитании балетной молодежи в соответствии с марксистской идеологией вполне согласуется с тем, что исследователь русской истории Катерина Кларк называет общественно обязательными правилами игры культурной идеологии в Ленинграде конца 1920-х годов – вниманием к марксизму, социологии и рабочим. «Едва ли они были новыми, но теперь они стали общепринятыми, и каждый игрок в игре по созданию новой культуры должен был ссылаться на них и оправдывать ими свою позицию», – говорит Кларк об этой идеологической игре [Clark 1995: 186]. Якобсон выступает за политику поддержки хореографов и большее внимание к мнениям молодых танцовщиков, особенно из числа пролетариата. В своем эссе он не развивает эту тему; вместо этого он возвращается к тому, что в конечном итоге волнует его больше всего, – к задаче создания меритократии для молодых хореографов. Он предполагает, что быстрое индустриальное развитие, предписанное промышленности, может параллельно развиваться в балете через подготовку социалистических танцовщиков. Но именно унаследованную хореографию классической традиции Якобсон подвергает самой жесткой критике, называя классику «ветхими лохмотьями канонов»:

Новая форма хореографического спектакля до сих пор не найдена: пока ее нет, не будет и действительно советского хореографического спектакля. Молодежь должна идти по пути пропаганды физической культуры. Перейти от дряблой классики к бодрым темпам физической культуры. Упорно учиться. Бороться за классовое пролетарское искусство. Упорно искать новые танцевальные формы.

Дайте же нам возможность работать, обеспечьте нас классовым руководством, и результаты социалистической перестройки театра не замедлят сказаться.

Дорогу молодой балетмейстерской смене, дорогу молодым кадрам строителей нового хореографического спектакля![94]

Уважаемый балетный критик Юрий Бродерсен отвечает молодому Якобсону, пролетарскому активисту, несколькими номерами позже, в очерке «Ответ тов. Л. Якобсону». В нем Бродерсен отмечает, что Якобсон точно диагностировал ситуацию с хореографической болезнью балета, но затем упрекает Якобсона в том, что он наивно и безапелляционно предлагает выбросить все старые балеты (кроме «Спящей красавицы» и «Лебединого озера») и заменить балетную технику пантомимой. Он, «сам того не замечая, подрубает сук, на котором сам сидит», – предостерегает Бродерсен. «Кавалерийские наскоки тов. Якобсона мало могут способствовать образованию нового искусства хореографии», – укоряет он Якобсона за наивность его решений. В заключение Бродерсен предлагает собственное грандиозное средство «советизации балетного театра»: