Эфирные археологи

Скорость вращения, конечно, была не слишком большой — две тысячи оборотов в минуту. Однако тут сразу стоит оговориться. Во-первых, лопасти у этих винтов были просто непотребного размера — под два метра. И мощности двигателя хватало, чтобы их вращать. А ещё — и это во-вторых — не надо было менять воду. То есть, эти винты просто требовали чуть большего расхода пневмы в логосе огня, а крутить их можно было постоянно. В итоге мы могли перемещаться со скоростью более семидесяти километров в час. Ради таких скоростей нам даже сделали более частый каркас в передней части аэростата.

И ещё я прокачал «отчаянного капитана эфирного судна» до третьего уровня. Пять тысяч пневмы не пожалел… И даже если бы где-то нашёлся второй такой дирижабль, как наш, то против ветра я бы двигался на своём на 6 % быстрее. Однако я, конечно же, молчал об этом своём редком свойстве — впрочем, как и о том, что сыграл ключевую роль в битве при Руно. Прежде чем светить своими способностями, надо было вначале обрести немалый вес в обществе. А про битву — так и вообще лучше никому не рассказывать. Посохи-то, которые ТВЭЖы, видели многие — вот только что-то никто их из своего рукава движением фокусника не вытаскивал, да и в прессе бурно не обсуждал. О них будто забыли, и это явно говорило о том, что информация засекречена.

Подводя итог, строительство дирижабля обошлось нам в полтора миллиона, из которых полмиллиона заплатили бедные и несчастные мы, а один — дом Филанг. Взамен мы получили дирижабль с шестью палубами, почти тридцатью тоннами полезной нагрузки и огромной по местным меркам скоростью, вооружённый четырьмя орудиями крупного калибра и четырьмя скорострельными мелкашками, защищённый логосами щитов от воды и льда, от нагрева и огня, от воздушных воздействий, от физических атак, от кислотных и щелочных атак…

А ведь могли бы просто купить десяток причалов и без приключений получать свою ренту…

— Как назовёте свой дирижабль? — осведомился мастер, когда мы с Рубари прошлись по внутренним помещениям, пока ещё полупустым, а также всё осмотрели и проверили.

— Как? — Рубари глотнул из фляжки. — Я не знаю. Он для меня — красавчик! Жизнь! Мечта!..

— Что, и никаких идей? — удивился мастер.

— Пускай Фант называет! — Рубари ткнул в меня пальцем. — Ему потом документы заполнять на швартовку…

А я смотрел на дирижабль и думал… Мне почему-то снова вспомнилась страшная битва при Руно, сыплющий искрами ТВЭЖ и рождение маленького буревестника-мэлоннеля. Бело-голубая гондола и аэростат с золотистыми вкраплениями металлических деталей напоминали именно что мэлоннеля. Да и скорость была немаленькая… И внутренний накопитель на дирижабле стоял почти на триста тысяч единиц. Правда, заполнен он был всего на треть — и это были все наши с Рубари запасы. Если не считать моих десяти тысяч с хвостиком единиц в семечке.

— Мэлоннель! — сказал я. — Он похож…

— А и вправду похож! — кивнул мастер. — Так и запишем?

— Так и запишем, — кивнул я.

На заполнение документов, регистрацию дирижабля и прочие формальности ушло ещё два дня. А на третий день я стоял в полупустой рубке за штурвалом. И ждал, когда нагреется логос огня в машинном отделении. Крышу ангара раскрыли, чтобы не выводить нас через ворота. Наконец, по трубе из логос-отсека прилетел содержательный доклад Рубари о готовности:

— Г-тов!

Я махнул рукой швартовочной команде, дождался, когда они отвяжут канаты, включил автоматическое сматывание лебёдок и подал пневму в логосы пустоты. Не во все сразу, конечно — а по очереди, дожидаясь, когда стравит давление через специальные клапаны.

На втором логосе дирижабль дёрнулся и начал медленный подъём. Порывы ветра на скале попытались приложить нас о стенки анагара, но я компенсировал боковое смещение рулями. А когда мы удалились от земли на сотню метров, крикнул в трубку:

— Рубари! Давай на полную! Проверим, что мы можем!

Застрекотали винты, запыхтела где-то внизу паровая установка — и «Мэлоннель», набирая скорость, взял курс на запад.

Дирижабль скользил в воздухе, поднимаясь всё выше и выше. Мимо облаков, под ударами ледяного ветра, мы взбирались всё дальше и дальше — чтобы, наконец, замереть и в скорости, и в подъёме. Расстояние до земли было, наверно, километров пять. Встречный ветер практически остановил наше движение. Чтобы продолжить подъём, надо было включить четвёртый логос, но я не стал. В рубке и так стало тяжеловато дышать — всё-таки гондолы из дерева не герметичны…

Отключив один из логосов, мы начали снижение, ускоряясь всё больше и больше. Ещё час я просто не мог остановиться… В отличие от всего, что мне здесь доводилось водить в воздухе, «Мэлоннель» казался гоночным болидом: быстрым, послушным и верным. Мы то спускались к самой земле, то поднимались к облакам, меняли курс, летели против ветра, по ветру… Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. Иногда заканчивать хорошее приходится самостоятельно — как взрослому и ответственному человеку.