Егерь императрицы. Гвардия, вперёд!

— Да господь с тобой, Акимушка, и так вон какая красота получается, — улыбнулся батюшка и опять взял топор. — Высокий, красивый, издалека на крутом берегу храм будет виден. А за купола вы не беспокойтесь. С плотницкой артелью уже сговор был, за лето она всё сработает. Тем более в этой артели треть с местного прихода, на совесть всё сделают. Бог даст, будете в этих краях, ещё и службу в храме отстоите.

— Ну да-а, судьба солдатская она така-ая, — пробасил Михаил. — Никогда не знаешь наперёд, где дорожка твоя. Глядишь, и правда сюда на юг ещё придёте, робяты. Небось, не усидит в долгом покое турка, опять шоволиться начнёт. Так что и я дарственную фузейку сберегу — как знать, может, и унтер Леонтьев вам ещё в походе сгодится?

— А чего бы не сгодится, ещё как сгодится! — зашумели работающие на стройке егеря Дозорной роты. — Мы, Миша, с тобой навек потому и не прощаемся. Ты хоть и уволенный с полковой службы, а всё равно наш.

— Ваш, ваш, — пробасил тот, — а то чей же! Как сами-то думаете, согласится с просьбой Евграфовича полковник? А то вдруг откажет и погонит взашей? Может, всем нам ходатаями надобно было идти?

— Да не погонит! — отмахнулся Смаков. — Чего он, не человек, что ли? Чай, всё понимает. Как думаете, батюшка?

— Не погонит, — улыбнулся тот лукаво. — Всё хорошо будет, ребятки. Ну что, забирайте бревно, готовое оно, обтесал.

В это самое время пунцовый Цыган стоял перед полковым командиром, чуть сзади него с боков стояли улыбающиеся Осокин и Воронцов.

— «…И жить в сочетаемом святой церковью браке с Авдотьей Соврастиной в любви и верности…» В любви и верности, — повторил, смакуя, Егоров и поднял глаза от лежащей перед ним бумаги на Лужина. — Никогда не думал я, Федя, от тебя это услышать, — проговорил он, пытаясь поймать взгляд сержанта.

А тот в это время стоял ни жив ни мёртв, моля Бога лишь о том, чтобы эта пытка поскорее закончилась.

— Ежели нет, вашвысокоблагородие, тогда конечно, тогда я нет, тогда я пойду, — и Фёдор попятился к двери.

— Сто-оя-ять! — рявкнул полковник. — Старший сержант Лужин!

— Я! — вытянулся Цыган.

— Барышня достойная?!

— Она, она… — замямлил тот.

— Достойная, господин полковник, — уверил Егорова командир разведчиков. — Из хорошей семьи сама. И как только такому прохвосту попалась? Отца её вы уже знаете, это главный столяр верфей Соврастин Виктор Ильич.

— О как! — аж присвистнул удивлённый Алексей. — И родители не против?

— Никак нет, не против, господин полковник, — прищёлкнул каблуками Воронцов. — Мы уже уточнили с Тимофеем Захаровичем. Тут, оказывается, весьма давние чувства. Овдовела она лет десять назад, с сыночком одна жила, ну и тут добрый молодец Фёдор на горизонте появился. А чтобы дальше всё по чести было, хотят Авдотья с Фёдором законным браком сочетаться.

— Н-да-а, — удивлённо проговорил Егоров, — вот дела-а! А ведь нам в поход скоро идти, Федя. Как она, готова ли с полком да в дальние края следовать?

— Готова, вашвысокоблагородие, — прошептал тот. — Хоть на край света, сказала, готова.

— Ну, тогда какой может быть разговор, коли готова? — пожал плечами Алексей. — Только у меня уговор будет, старший сержант Лужин.

У Цыгана аж испарина выступила на лбу, он стоял посреди штабной комнаты истуканом.

— У первенца твоего я самолично крёстным буду. Второму вон хоть ротного командира в крёстные можешь брать, но чтобы у первого я! Идёт?!

Лужин, словно онемев, лишь кивал согласно головой.

— Поздравляю, Фёдор! Поздравляю тебя, дорогой! — Алексей выскочил из-за стола и порывисто обнял Цыгана. — Очень я рад за тебя!

Отгремел изысканной музыкой вечер, устроенный градоначальником в честь проводов егерей в Спасском дворце. Отшумела весёлая свадьба у повенчанной отцом Валентином четы Лужиных. Третьего мая, за неделю до установленного военной коллегией срока, особый полк егерей выступил в сторону Елисаветграда. Погода благоприятствовала маршу, дождей уже неделю как не было, потому дорога была достаточно просохшая, а всё вокруг зеленело и радовало глаз.

Большие, семейные, крытые плотной парусиной повозки катили посередине огромной, растянутой на три версты колонны. Детвора с них спрыгивала, устраивала возню на обочине, а потом догоняла под крики матерей.

Первая ночёвка была незабываемой. Устроились на берегу реки, и вся огромная поляна осветилась сотней костров. На большом растянутом пологе мальчишки толкались и, обжигаясь, закидывали в рот разваристую солдатскую кашу деревянными ложками. Мужчины ели не спеша, степенно, обсуждая полковые дела. Женщины и вовсе чуть поклевали и теперь разливали из закопчённого медного котла по глиняным кружкам степной, с лёгкой горчинкой чай. Протопал стороной караульный плутонг с новой дежурной сменой, десяток конных егерей ускакали дозорить в ночь. Стало холодать, от реки веяло прохладой, и всю детвору загнали в одну из повозок к бабушке Йоване под присмотр.