Эго и архетип

Здесь представлены три варианта одного основного образа: христианский, платонический и гностический. В каждом случае единородный создается, рождается или эманирует из изначального, нерожденного Единого. Если эти образы рассматривать в качестве проецируемой психологии, тогда единородный, эманирующий из нерожденного, соотносится с эмпирическим эго, которое возникает из исходной, априорной Самости. Эго единородно; существует только одно эго, и оно не имеет родных братьев или сестер, кроме как в патологических случаях расщепления личности. Таким образом, быть индивидом — значит испытывать то, что испытывает единственный ребенок. Это переживание имеет два основных аспекта: позитивный и негативный. Позитивный отражает состояние, когда ты являешься самым любимым, когда у тебя нет соперников, с которыми пришлось бы бороться за доступное внимание, интерес и любовь. Негативный аспект состояния единственного ребенка — в его одиночестве.

Приведенные соображения относятся к переживанию индивидуальности. Быть индивидом — значит быть особенным, быть самым любимым и в то же время быть одиноким.

Первым на психологию единственного ребенка обратил внимание Альфред Адлер, особо подчеркнув ожидания и притязания единственного ребенка на то, чтобы быть центром всех событий, быть особенным. Это и есть эгоцентризм, или бессознательная центрированность на себе, на которых мы уже останавливались в предыдущем разделе. Единственный ребенок особенно уязвим для отождествления с моногенезом, поскольку его ранние восприятия жизни конкретизируют этот образ; он действительно единородный. Для дальнейшего психологического развития он должен пройти через болезненное осознание того, что он вовсе не представляет собой нечто особенное по отношению к внешнему миру. Однако с внутренней, психологической точки зрения переживание своей особости сохраняет значимость, поскольку оно отражает природу индивидуальности как таковой.

Другой аспект состояния единственного ребенка — одиночество, и оно также составляет критический этап процесса достижения сознательной индивидуальности. Одиночество является предвестником позитивного восприятия уединенности. Можно утверждать, что если уединенность отражает факт индивидуального существования, то одиночество представляет для эго, которое еще не желает или не способно его принять, первое болезненное переживание в сознании. Одиночество стремится отвлечься или объединиться, чтобы забыть тревожную реальность индивидуальности. Если не забывать об одиночестве, а посмотреть ему в лицо, то это может привести к творческому принятию факта уединенности.

Уединенность индивидуальности олицетворяет отшельник, монах, пустынник. Недавно было найдено гностическое Евангелие под названием Евангелие от Фомы[202], где содержится несколько замечательных высказываний Иисуса, который говорит об одиноких, или отшельниках. В греческом тексте употребляется слово μοναχοί, которое также можно было бы перевести как «единые»:

54. Иисус говорит: «Блаженны одинокие и избранные, ибо вы найдете Царство! Поскольку вы вышли из него, то и вновь возвратитесь к нему».

65. …Я [Иисус] говорю так: «Когда [человек] узнает, что он одинок, он наполнится светом; но, когда он узнает, что он разделился в себе, он наполнится тьмой.

79. Иисус говорит: «Многие стоят снаружи, у двери, но только одинокие войдут в брачный покой»[203].

3. Единство и множественность

Если единство, неделимость и одиночество являются признаками индивидуальности, то множественность и рассеянность составляют ее противоположности. Примером такого противопоставления служит традиционная философская проблема единого и множественного. Мы уже убедились, что миф о Нарциссе можно рассматривать как отражение процесса, который разрушает изначальное бессознательное единство и подвергает его расчленению и рассеиванию. Это можно было бы назвать аналитической стадией развития сознания. Но в состоянии психической фрагментированности наступает стадия объединения, или синтеза. В гностической литературе существует немало примеров образа объединения того, что было разбросано или рассеяно. Например, в апокрифическом Евангелии от Евы, которое цитировалось святым Епифанием Саламским (Кипрским), есть следующий отрывок: