Тяжело вздохнув, Валерия сама отстранилась. Платье так и валялось на полу, там, где она его оставила. Хорошо, хоть плащ есть прикрыть измятую ткань. С одеждой она справилась под пристальным взглядом лэрда. И как будто не оделась, а разделась — Бьерн следил за каждым движением. Волосы — с ними было сложнее. Разлохматились и торчали во все стороны. Сколько раз рука тянулась к ножницам — обкорнать хотя бы половину, но нельзя — позор и бесчестье для знатной дамы. Единственное, ради чего женщины стриглись — это монашество или траур. Воспоминания о свекрови дернули, как больной зуб. Неприятная женщина. Хорошо, что ее не будет на празднике. Лэрди заигралась в благочестие и решила скорбеть о муже до победы, то есть смерти.
— Жду Вас к обеду, лэрди. Прием пищи состоится в королевском дворце, — мужчина сел на кровати. Живое искушение: тени резкими мазками подчеркивали переплетения мышц и узоры темных вен. И его руки… Валерия с трудом отвела глаза. Ее фетиш обрёл имя и форму.
— Как скажете, лэрд, — присела в лёгком книксене.
— Бьёрн.
Вот он, тот самый подарок — личная просьба звать его по имени, без титулов и фамилии. Еще одна ниточка, которая поможет удержаться рядом. Едва заметное чувство неудовольствия вплелось в охватившую ее радость. Ну да, она по-прежнему не хотела в монастырь. Но думать, что все происходящее преследует только эту цель, стало как-то… неприятно.
— Бьёрн, — повторила за ним, и мужчина кивнул, отпуская ее готовиться к предстоящей встрече с монархом.
В свою комнату Валерия кралась почти на цыпочках. Нет, она не нарушала правил приличия — дело мужа оставлять жену на ночь или нет, но понимание в глазах слуг смущало. Бьерн вчера не ограничился одним разом, а она пыталась быть не слишком громкой, но иногда, кажется, забывалась…
— Госпожа, — бледная и уставшая Дорис встретила ее у самых дверей, — Вы вернулись…
Служанка ждала ее, как преданная собака ждет хозяина, и наверняка не спала всю ночь, пока Валерия наслаждалась каждой секундой рядом с Бьерном, позабыв о мире вне крепких объятий. Никогда еще Валерия не чувствовала себя настолько неблагодарной тварью. Сама обняла свою Дорис, утыкаясь в плечо и втягивая запах травяного мыла и воска.
— Конечно вернулась. А как иначе?
Служанка тяжело вздохнула. Та-а-ак…
— Дорис, — посмотрела на сникшую женщину, — что с тобой?
Неловко махнув головой, та отвернулась, ненароком вытаскивая из рукава платок. Только промокнула не губы, а глаза.
— Дорис…
— Нравится он вам, — пробормотала Дорис, глотая слова, — я не верила, глупости, думаю, а тут… Глазки Ваши так сияют, ну прямо… прямо, как в детстве, когда я для ваших куколок платья новые шила, помните?
Ох, а вот это уже опасно.
— М-м-м, красивые платья… С бантиками…
На ее удачу Дорис оживлённо кивнула.
— Очень Вы бантики любили! А теперь… совсем нет. Так странно… И меня разлюби… те…
Женщина совсем расплакалась. Вот же!
— Да почему же ты так решила?
— Л-лэрд… меня… не любит. А Вы его… его любите. Прикажет… выгнать, а… а викнет — хороший…
Дорис боялась. Женщина, посвятившая себя дочке знатных родителей и привязавшаяся к ней сильнее, чем к собственному ребенку, теперь боялась оказаться брошенной.
— Но кто же будет так умело заплетать мои волосы, Дорис? И помогать нянчить детей…
Женщина так и вскинулась. Даже за руку схватила, как утопающий за соломинку.
— Доверите?
— Ну а кому ещё? Неужели забыла, что ты моя любимая Дорис? — Валерия охнула, чуть не упав от порывистых объятий. — А лэрд… не выгонит… не позволю… задушишь, Дорис-с-с…
Куда там! Женщина ее тискала ещё несколько минут. Валерия смирно терпела. Зато наградой стали совершенно счастливые глаза Дорис.
— И кстати, — мягко перехватила под руку радостную служанку, — пока мы в столице, вам с Мари надо тоже принарядиться…
(В это же время).
Его маленькая лэрди ушла. Бьерн тяжело вздохнул и оторвал взгляд от двери. Надо найти одежду. И прекратить улыбаться как идиот! Но уголки губ как будто тянуло вверх. Всю ночь, вернее ее остаток, прекрасная женщина дремала в его объятьях. А потом и вовсе перебралась к нему на спину!
Берн растер плечо, с удовольствием растирая следы влаги. Такая забавная… Сопела ему в ухо и обнимала во сне. А он не смел пошевелиться! Дышал через раз, наслаждаясь весом ее тела и тихонько играя с золотым локоном. Было не очень удобно, но все равно лучше положения нельзя было придумать.
В дверь деликатно постучали. Ругнувшись, Бьерн натянул рубаху и накинул покрывало на смятую постель. Не хотелось, чтобы посторонние глаза видели свидетельство бурной ночи.
— Доброе утро лэрд, — слуга, что присматривал за особняком в его отсутствии, замер на пороге. — Вам послание.
Что-то случилось на стройке?! Но, едва вскрыв темный конверт, Бьерн пожалел, что не выкинул его в камин.
«Мог господин! Пишу Вам в тоске и смирении…»