Эйфория

– Моих любовников, – сердито бросила Кристин. – Всех до единого. Каждый раз, когда заканчивается мой новый роман, они твердят одно и то же. Что я холодная, расчетливая и равнодушная стерва, и ни один нормальный человек не станет иметь со мной дело. Иногда мне кажется, что они каким-то образом предварительно договариваются между собой, – с досадой закончила она.

Бенедикт не вытерпел и громко расхохотался.

– Клуб анонимных жертв вашей холодности, – сказал он, отсмеявшись, – звучит впечатляюще, хотя не вполне правдоподобно. Чем они мотивируют?

Слабо улыбнувшись в ответ на его слова, Кристин только печально развела руками.

– Чем можно мотивировать такой упрек? Я уделяю им мало внимания. Редко сама предлагаю секс и предпочитаю отказываться от сомнительных экспериментов.

– Ваши партнеры нравились вам? – он почти перебил ее, и Кристин, вновь отвернувшаяся ненадолго к окну, сделала паузу, прежде чем ответить.

– В основном, да. Я довольно импульсивна, быстро влюбляюсь и так же быстро остываю, и я ума не приложу, что в моем поведении могло заставить их…

– Кристин, Кристин, – поднял руку Бенедикт. Он чувствовал, что если сейчас не остановит этот поток красноречия, они рискуют никогда не закончить этот разговор. – Я спрашивал вас не об этом.

Он поднялся со своего места и, сделав несколько шагов, устроился на подоконнике. Слишком неофициально, Тони бы не преминул отпустить по этому поводу какую-нибудь колкость, но это помогало ему думать.

– Когда я говорю «нравились», я обычно имею в виду, – вызывали ли они, вызывал ли тот или иной человек, – поправился он, – у вас сильное сексуальное желание. Я – хастлер, – напомнил Бенедикт в ответ на ее недовольный взгляд, – если бы вас интересовали эмоциональные отношения, вы отправились бы к психотерапевту.

– Не уверена, что эти вещи можно разделить, – сквозь зубы процедила его собеседница. – Впрочем, если хотите знать: да, я испытывала к ним сексуальное желание. Я просто не всегда считала нужным его демонстрировать, – вздернув подбородок, добавила она.

Ну, конечно. Бенедикт откинулся назад и приложил ладонь к прохладной поверхности гладкого стекла. В конце концов, где же еще демонстрировать желание, как не…

– Снимите вашу юбку и блузку и идите туда, – указав рукой в направлении двери в игровую комнату, произнес он. – Там открыто.

Очень долго, как в замедленной съемке, Кристин поднималась из кресла, и несколько секунд он был уверен, что она двинется в прямо противоположном направлении и, самое меньшее, – наградит его звонкой пощечиной. Но вопреки его ожиданиям, девушка развернулась и, выполнив его просьбу, скрылась за портьерой, занавешивающей вход в смежное помещение.

Посидев один еще некоторое время, Бенедикт встал и отправился следом.

***

Она сидела на кровати, подобрав под себя ноги, в одном белье, с волосами, рассыпавшимися в беспорядке по плечам. Она не включила освещение, и в темноте сложно было угадать их цвет. Бенедикт предположил каштановый или темно-русый. Слабый аромат гвоздики и шоколада донесся до него, когда он приблизился к кровати, и он сдержал улыбку при мысли о том, как она отреагировала бы, скажи он, что она пахнет, как теплый изысканный десерт.

Медленно продвигаясь в полумраке, он подошел к постели и сел на краю. Это было похоже на то, как если бы она разбудила его среди ночи, проснувшись от не слишком страшного, но ужасно надоедливого кошмара. Подумав об этом, он невольно поднял руку и потянулся к ней.

Его ладонь остановилась в нескольких сантиметрах от ее лица.

– Скажи мне, чего ты хочешь.

Кристин резко опустила голову. Бенедикт смотрел на подрагивающие костяшки ее пальцев, зарывшихся в пышные волосы, и молчал. Он ждал.

– Я не знаю.

Одновременно с тем, как она поднимает голову, намереваясь выпрямиться, и снова обращает к нему взгляд, его руки ложатся на ее плечи, и Бенедикт мягко притягивает ее к себе.

– Тогда просто не думай ни о чем, – говорит он пылающим в лихорадке тонким скулам и нежно проводит ладонью по ее спине. – Все будет хорошо.

Понемногу, очень медленно, напряжение спадает, и тогда он отодвигается, чтобы дать ей больше свободы и одновременно уложить на постель, и, по-прежнему не отводя глаз и никуда не уходя, принимается одну за другой расстегивать пуговицы на своей рубашке. Кристин следит за тем, как обнажается его тело, рассматривая проступающие в темноте очертания бедер, рук и груди, молча и без смущения, и только участившееся дыхание, которого она не может скрыть, дает понять, что это зрелище не оставляет ее равнодушной. Оставшись обнаженным, Бенедикт склоняется над ней.