Её тёмные крылья

– Ты не можешь повелевать нами, – говорит существо с бронзовой кожей. – Или обмануть нас.

– Тисифона, у меня и в мыслях не было, – флиртует Гермес.

Мой желудок сжимается, и я замираю, узнав имя. Нет. Нет…

Тисифона – мстящая за убийство.

– Как бы не так, лгунишка, – отзывается обладательница змей. – Ты слишком полагаешься на свое красивое личико.

– У меня больше ничего нет, Мегера. Только красивое лицо. Пусть оно и не так красиво, как твое, – замечает Гермес.

Мегера, о зеленая и смертоносная зависть.

У меня пересыхает во рту, а по телу проносятся мурашки.

– Сладкоречивый мальчишка, – произносит женщина-птица, словно перед ней не бессмертный бог, а взбалмошный подросток. – Твои попытки обольстить нас бесплодны.

– Алекто… – говорит Гермес, одаривая ее обаятельной улыбкой. – Брось это. Давай поговорим.

И Алекто. Непримиримая, непрощающая, безжалостная.

Я перестаю дышать. Фурии.

Они поворачиваются ко мне в едином, синхронном порыве, и мое сердце уходит в пятки.

– Больше никаких разговоров, – заявляет Мегера. – Мы пришли за ней, и мы ее получим.

Божественное возмездие. Я убила Бри, а теперь мне предстоит поплатиться за это. Я смотрю на Гермеса, беззвучно умоляя его о помощи. И на этот раз бог не улыбается. Он лишь качает головой, и слезы брызжут у меня из глаз.

– Пожалуйста, – шепчу я, вытирая лицо. – Пожалуйста. Пожалуйста, отпустите меня. Мне очень жаль. Пожалуйста. Я просто хочу вернуться домой.

Алекто поворачивается ко мне, и ее глаза не мигая сверлят мои. Она знает, что я не сожалею, знает, что я говорю это только для того, чтобы спасти свою шкуру.

Она расправляет крылья, и стремительный порыв воздуха нарушает тишину, когда остальные делают то же самое. Ее крылья покрыты перьями, но у Тисифоны они кожистые и с прожилками, как у летучей мыши, а у Мегеры – тонкие и перепончатые, насекомоподобные и хрупкие на вид. Сквозь них я замечаю Гермеса, и жалость искажает его прекрасное лицо.

– Помоги мне! – молю его.

– Мне жаль, – качает он головой. – Мне правда жаль. Но я не могу вмешаться.

– Хороший мальчик, – шепчет Мегера.

Я закрываю глаза и сворачиваюсь клубком, словно это может меня защитить от них. Вскрикиваю, когда тонкие и костлявые, как у птицы, руки подхватывают меня и прижимают к холодной пернатой груди, в которой не слышно биения сердца. Мое же, напротив, яростно мечется, намереваясь вырваться из моего тела. Оцепенелого, парализованного страхом тела. Я не могу двигаться. Не могу бороться.

– Пожалуйста, – повторяю я, не решаясь открыть глаза. – Я не знала, что это случится. Я никогда не желала этого вслух! Мое сердце разрывалось от боли, мне было грустно, и я зашла слишком далеко. Я сожалею. Пожалуйста. Послушайте! Я все исправлю, только скажите как!

Мои мольбы бессмысленны, фурия как будто и не слышала их вовсе.

Когда мы взмываем в небо, оторвавшись от земли, я прижимаюсь к Алекто, вцепившись руками в тонкое черное одеяние. Я не хочу падать. Не хочу умирать. Не хочу ничего этого.

Мы движемся с головокружительной скоростью, воздух свистит вокруг нас, и я заставляю себя открыть глаза, чтобы посмотреть, куда мы направляемся, если вдруг мне придется искать дорогу назад. Вскоре мы миновали лес и оказались над большой безликой равниной, простирающейся на многие мили вокруг.

Я смотрю на Загробный мир. И он мне не нравится.

Он плоский и блеклый, как выцветший на солнце бетон, как подземная парковка, как три часа ночи, как вторник, как январь.

Здесь нет ничего. Ни зданий, ни построек, ни рельефа, ни каких-либо деталей – ничего, кроме горного хребта на горизонте. Небо чистое, бледное, безоблачное, бессолнечное; почва светло-серая, и в итоге они сливаются в одну безграничную серость. Мили и мили совершенно пустынной земли. Для кого-то вроде меня это место могло бы стать пределом мечтаний – бескрайняя почва под посадку. Но тут ничего не растет. Ни единого дерева или кустарника. Ни травинки, ни даже одинокого сорняка. Земля подо мной напоминает поверхность Марса или любой другой планеты, на которой не существует жизни. Пустота повергает в ужас, словно это место не достроено, а может, даже и не начиналось.

Единственное, что цепляет глаз, – это широкая река, разбивающая ландшафт пополам. Ахерон. А заметив багровую полосу, я понимаю, что смотрю на Флегетон, огненную реку, ведущую в Тартар, куда упрятаны худшие из худших. Не туда ли меня хотят отправить? От этой мысли я содрогаюсь. Алекто издает странный воркующий звук, крепче прижимая меня к себе, и от тишины в ее груди меня снова бросает в дрожь.

Я чувствую некоторое облегчение, когда мы минуем Флегетон и, немного снижаясь, пролетаем вдоль Ахерона. Поверхность кажется уже не такой плоской, как мне казалось сверху: небольшие холмы и долины усеивают территорию.