Её тёмные крылья

– Не с ней и не с господином Войной. – Голос Алекто омрачается. – Это решение было принято после того, как олимпийцы низвергли старых богов и у Загробного мира появился нынешний хозяин. Эреб показался нам лучшим домом.

Значит, с Аидом. Его прибытие после победы над Титанами, должно быть, вызвало определенные трудности с богами и богинями, что жили здесь раньше. Я не удивлена, учитывая наши с ним встречи. Значит, он стал причиной того, что фурии живут в горах, вдалеке от всех, – в месте, которое вытесали в камне собственными руками. Теперь понятно, почему они так ощетинились во время его визита. Нынешний хозяин. Даже подумать странно, что правитель Загробного мира – это не постоянная «должность», даже если ты бессмертен.

– Остальные по-прежнему живут в башне? Госпожа Распря и господин Война?

– Да. А в другой башне живут Страх, Нужда, Смерть, Сон и многие другие.

– А что насчет Аида? – Наверняка он живет в той же башне, где когда-то обитали фурии. Может, он даже занял их комнаты.

Но я ошиблась.

– Владыка Загробного мира выстроил свой собственный дворец, – клацает зубами Алекто. – Скоро сама увидишь.

Мы продолжаем полет. Под нами лишь пустая равнина в размытом сером небытии, и меня начинает клонить в сон.

А затем я вижу нечто, что заставляет меня проснуться.

Дворец Аида.

Условия местности

Ничем иным это не назовешь, хотя «дворец», пожалуй, слишком громкое слово. Скорее, крепость. А «тюрьма» еще точнее обозначит это место. Я в жизни не видела здания непригляднее.

В отличие от башен, здесь нет ни одной оконной рамы, ни узких выступов для стрелков, ни турелей, валов или балконов. Перекосившиеся башни имели хоть какую-то, пусть и жуткую, но индивидуальность, а у этого дворца нет ее вообще. Ни тебе флагов, ни плюща на стенах, ни знамен. Лишь двойные двери с одной стороны, вырезанные, по всей видимости, из того же дерева, что и врата Загробного мира, выделяются на фоне мрачного камня. Но на этом все. Ни изысканных садов, ни даже самого захудалого сада. Монолитная серость, заключенная за четырьмя однообразными стенами и покрытая пепельной пылью. Он не создал бы более унылого здания, даже если бы попытался. Сплошной аскетизм, мрак и обезличенность.

Ему это подходит.

Интересно, он сейчас там? Сидит и занимается тем, чем обычно занимаются цари Загробного мира? Что бы он подумал, явись я к нему на порог, чтобы просить и умолять вернуть меня домой?

Я вспоминаю холодность на его лице, когда бог сказал мне оставаться и наслаждаться.

Как будто тут есть хоть что-то достойное внимания.

– Где мы? – спрашиваю Алекто, не в силах оторвать взгляд от замка, даже когда мы пролетаем мимо.

– Приближаемся к Лугам Асфодель.

Ох. Место, где я окажусь, когда все-таки умру. Где, скорее всего, находится Бри.

Я забываю об Аиде и внимательно всматриваюсь в землю, ожидая увидеть бывшую подругу, и сердце бешено стучит.

Впервые с Бри Давмьюр мы встретились, когда нам было по четыре. Я этого не помню, но, судя по всему, я подошла к ней прямо в супермаркете и взяла за руку, пока миссис Давмьюр выбирала хлопья к завтраку. Папа оттащил меня, извинившись перед матерью Бри, и всю обратную дорогу я спрашивала, когда снова увижу свою новую подругу. В конце концов, отец пригласил Бри и миссис Давмьюр на чай, и с этого началось неторопливое путешествие, которое привело к тому, что она полностью разрушила мою жизнь и мы обе оказались здесь, в мрачном, однотонном месте.

Понятия не имею, откуда в Лугах Асфодель взялось слово «луг». Думая о лугах, я представляю длинные бледно-золотистые злаки, покачивающиеся на ветру, репейник, хватающий меня за юбку, представляю пальцы, скользящие по колосьям или срывающие травинку, чтобы провести по руке или обнаженной спине. Цветы. Кузнечиков. Блеянье овец неподалеку. Лучшую подругу, что плетет тебе венок из маргариток, а ты плетешь для нее. Лютики, зажатые под подбородками[10]. Гадание по ромашке: «Любит – не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет».

Этот луг не похож на другие.

Он такой же бесцветный, как и равнина, через которую мы летели в день моего прибытия. Все выцветшее и блеклое, как в зале ожидания на вокзале, – пепельное, бледно-серое. Свет тусклый даже здесь, по ту сторону гор; возможно, именно поэтому во дворце Аида нет окон – какой в них смысл, если нет красочной панорамы, на которую можно полюбоваться, и нет света, который можно впустить. На белесом небе нет солнца, так что я даже не могу представить, откуда тут берутся сумерки, они просто есть. Зато нет цветов. Травы. Если бы земля под нами была оранжевой, золотой, да хоть коричневой, ее можно было бы назвать пустыней с натяжкой, но для пыльной, потрескавшейся бледной поверхности, простирающейся в бесконечную даль, больше подойдет слово «пустошь». На мгновение мне кажется, что я чувствую запах чего-то насыщенного и землистого, но и он исчезает.