Её тёмные крылья

Чем дальше мы удаляемся от дворца, тем больше я вижу людей – тени, напоминаю себе. Они смотрят вверх, когда мы пролетаем над ними, проносимся, словно ветер сквозь пшеницу, и их головы поднимаются, испуганные лица поворачиваются, и облегчение читается на них, когда мы уносимся прочь.

Я скольжу по ним взглядом в поисках бывшей подруги, пытаясь уловить ее лицо, взгляд карих глаз. Когда мне кажется, что я замечаю Бри, мое сердце подскакивает к горлу, но проваливается в пустоту всякий раз, когда это оказывается не она.

Фурия летит дальше, и я поворачиваю голову, все стараясь разглядеть тени за спиной. Они не машут друг другу и даже не улыбаются, не обнимаются. Просто смотрят и кивают, а потом продолжают свое бессмысленное копошение в пыли. Пыль, взвихряющаяся вслед за ними, – самое захватывающее, что может произойти в этом месте.

Я, конечно, подозревала, что не весь Загробный мир будет похож на Элизиум, эдакий пятизвездочный курорт для мертвых. Но при этом я думала, что и Луг Асфодель – это мирное и приятное место. Место, где можно встретиться с людьми, которых ты любишь, и провести с ними время. Как дом престарелых в деревне, с удобными тропинками для прогулок и скамеечками для бесед. С прудом и утками. С играми в «буль». Может, даже в гольф.

Это совсем не то, что я ожидала.

– Здесь всегда было так? – спрашиваю у Алекто.

– С тех пор как луг стал прибежищем смертных.

– А они всегда такие? Люди. Тени, – поправляю я себя. – Только и бродят туда-сюда?

– Да.

Паршивая, однако, вечность. Это место такое необъятное, и теней здесь так много. Можно ли здесь вообще найти кого-то? Может ли кто-то найти тебя?

Алекто резко пикирует, и я осматриваюсь, с удивлением замечая чашеобразное здание без крыши, похожее на небольшой амфитеатр. Оно высится из земли такого же пыльно-бежевого оттенка, что и грязь вокруг него. Когда мы подлетаем ближе, я замечаю очередь из теней, ожидающих у арочного проема, пересекающего здание, и другие тени, бегущие прочь как можно скорее. Мы перелетаем через край амфитеатра и снижаемся, приземляясь рядом с двумя фуриями, что стоят на небольшой возвышенности: Мегера в центре, Тисифона справа, а место Алекто, по всей видимости, слева. В стенах амфитеатра нет сидений вдоль стен, нет ничего, кроме насыпей и арки.

– Что это за место? – спрашиваю я, и мой голос слабым эхом отлетает от стен.

– Пританей[11]. Тут мы работаем. Держись рядом, – предупреждает Алекто, перед тем как отпустить меня и заступить на свое возвышение.

– Чтобы мы видели тебя, – добавляет, обернувшись, Мегера.

Тревога шевелится где-то внизу моего живота. Я отхожу на несколько шагов, оставаясь в зоне их видимости и гадая, что со мной может случиться, если я отойду слишком далеко. Не могу представить, насколько глупым надо быть, чтобы рискнуть разозлить фурий, но, с другой стороны, люди, которых они наказывают, не совсем безвинны.

Я имею представление о том, чем занимаются фурии. В теории. Но понятия не имею, как это выглядит на практике, и когда Мегера произносит: «Да прибудет первый виновный», я собираюсь с силами и готовлюсь к худшему.

Сквозь арку проходит мужчина. Невысокий, светлокожий, лысоватый и чисто выбритый. Ему было около пятидесяти, когда он умер, что не так уж и много. Если бы мне нужно было угадать его профессию, я бы предположила, что он бухгалтер или какой-то офисный менеджер. Он не похож на преступника или плохого человека, но я по опыту знаю, что внешность может быть очень обманчивой, и, насколько я знаю, этот парень – Джек-потрошитель. Мужчина без колебаний подходит к фуриям, не обращая на меня внимания. Останавливается перед Тисифоной с выражением абсолютной покорности на лице, давая мне понять, что он уже бывал тут неоднократно, делал все это раньше.

Я задерживаю дыхание.

Затем, словно из ниоткуда, в чешуйчатых руках Тисифоны появляется зеркало, которое она протягивает мужчине, и тот молча принимает его. Он как будто собирается с силами, расправляя плечи и выпячивая челюсть, прежде чем поднять зеркало и заглянуть в него.

Я жду, что что-то произойдет – не знаю только что, – рука появится и схватит его за горло; кровь хлынет из рамы и обагрит мужчину; зеркало начнет выкрикивать обвинения в его адрес. Но тень лишь смотрит в зеркало, ее лицо медленно искажается, глаза сжимаются, а рот раскрывается в беззвучном вопле. И тогда я понимаю, что мужчина плачет. У него нет слез, потому что он мертв, но он плачет, безмолвно всхлипывая над тем, что он видит в зеркальной поверхности.

Фурии безмолвствуют. Алекто бросает на меня короткий взгляд и улыбается, а затем вновь смотрит на мужчину. Сестры, словно молчаливые свидетельницы, наблюдают, как он оплакивает свои деяния.

Это продолжается долгое время, а после зеркало исчезает из рук мужчины так же внезапно, как и появилось. Он разворачивается и уходит, его шаги становятся тяжелее, плечи опустились. Я смотрю на Алекто, и она кивает, давая мне понять, что все кончено. Во всяком случае для него.

– Да прибудет следующий виновный, – произносит Мегера.