Ни сейчас.
Я целую в щеку Алекто, Мегеру, Тисифону.
– Прости меня, – говорит Бри высоким сдавленным голосом, и этот звук согревает меня. – За то, что я сделала.
– Они всегда просят прощения, когда приходит время платить, – шепчет Мегера достаточно громко, чтобы услышала Бри. – Открою тебе секрет, сестра: если бы они попросили прощения до своей смерти, у нас не было бы на них прав. Если бы она извинилась перед тобой раньше, если бы искупила вину, ты бы не увидела ее. Она была бы просто одной из легиона мертвых.
Я поворачиваюсь к Мегере, и она склоняется, целуя мои веки – одно, затем другое. Когда фурия выпрямляется, ее черные глаза сверкают. Когда я перевожу взгляд на Бри, она кричит – настоящий, протяжный вопль, – и я понимаю, что мои теперь тоже черны. Что выбор сделан.
– Мне жаль, – повторяет Бри, начиная всхлипывать, хотя ее глаза остаются сухими. – Кори, прости меня.
– Они просят прощения, когда приходит время платить, – говорю я голосом, который не похож на мой, но может им стать.
– Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, – умоляет она. – Кори, мне жаль. Мне правда жаль.
Затем Бри делает шаг назад, и я ощущаю, как ломаются стебли, словно внутри меня надрывается струна. Мои растения. Она с ужасом в глазах смотрит на меня, осознавая, что только что натворила, но увиденное на моем лице заставляет ее отпрянуть, втаптывая в землю еще больше моих цветов. Что-то внутри меня рычит, когда я чувствую, как они ломаются.
Кончики моих пальцев накаляются добела, и опустив на них взгляд, я замечаю когти, выступающие из кожи. Я прикусываю губу, чтобы не закричать, но мои новые зубы, длинные и заостренные, пронзают кожу, и я на кончике ощущаю вкус крови, горячей и соленой.
Я улыбаюсь.
Бри снова кричит и пытается убежать, но Тисифона перекрывает ей путь с одной стороны, а Алекто – с другой, не позволяя ей пройти.
В плечах разгорается боль, и по лопаткам расползается неприятное ощущение, словно что-то растягивается и разворачивается. В моей голове крутятся безумные мысли о том, будут ли это драконьи крылья, как в моей фантазии, и надеюсь, что да. Прямо сейчас мне кажется, что я могла бы выдохнуть на нее языки пламени. Прямо сейчас мне хочется этого больше всего на свете.
– Вот. – Мегера вкладывает мне что-то в руку, и я снова смотрю вниз, замечая плеть, усыпанную медными шипами.
Она идеально помещается в мою когтистую руку, и, как и сказал Гермес, они не испытывают реальной боли…
– Кори.
Голос раздается позади меня, как раскат грома, и мы все – все фурии – поворачиваемся туда, где стоит снова видимый Аид.
Его тени вьются по бокам, взмывая вверх и за спину подобно крыльям, но бог больше не одет в человеческую одежду, на нем длинное одеяние, демонстрирующее широкие мускулистые плечи и мощные руки. Глаза такие же черные, как у нас, в волосы вплетен венец из листьев кипариса, а в руках он держит двузубец. Бог возвышается над нами, а его кожа приобрела жемчужный блеск.
– Ты не можешь вмешиваться, Повелитель душ, – сообщает Мегера. – Это наша работа – вершить правосудие.
– Это не правосудие, а она не одна из вас, – кивает бог на меня.
– Неужели? Ты видишь ее глаза, ее руки? Видишь ее зубы? Посмотри на нее. Спроси ее, жаждет ли она справедливости. Откажешь ли ты ей, если она скажет «да»?
Аид переключает свое внимание на меня, и его ониксовые глаза обшаривают меня, пока я с гордостью сжимаю свою плеть, как он сжимает свой двузубец. Мы равны. Что-то блестит в его взгляде.
– Повелитель душ, если ты попытаешься отнять ее у нас, начнется война, – говорит Тисифона. – Мы заявили на нее права.
– Она не ваша, чтобы претендовать на нее.
– Хватит говорить обо мне так, словно меня здесь нет. – Мой голос громкий и звенящий, и краем глаза я замечаю, как Бри закрывает уши руками, вздрагивая всем телом. – Все вы.
Фурии поворачиваются ко мне, даже они кажутся удивленными, приоткрыв черные рты.
Аид – единственный, кто не удивлен.
– Ты не одна из них, – говорит он, обращаясь только ко мне.
Моя спина болит там, где до сих пор не прорезались крылья, и мне бы хотелось, чтобы это случилось поскорее. Чтобы с этим наконец было покончено.
– И наказание этой девушки не принесет тебе облегчения.
Я смотрю на нее, съежившуюся и трусящуюся среди поломанных стеблей цветов, которые я вырастила своей волей, и желание нанести удар вспыхивает с новой силой.
– Стоит попробовать, – говорю я, улыбаясь от стона Бри.
Аид бросает на меня долгий взгляд.
– Тогда вперед. – Он отклоняется назад, и тени превращаются в трон позади него. Бог растягивается на нем, лениво поднимает левую руку и машет ею. – Сделай это. Удобри свой сад ее болью, если это порадует тебя.
Я поворачиваюсь к Бри и крепче сжимаю хлыст, чувствуя, как мои ладони покрываются испариной. На самом деле ей не будет больно, напоминаю я себе снова. У нее нет ни плоти, ни нервов. Все дело в ее страхе. Это и есть наказание. Ужас.
Она уже напугана.