Он не выглядит удивленным, и я думаю, что он, возможно, знал об этом или кто-то другой говорил ему об этом. Но в какой-то момент отец предпочел продолжить пить, потому что бывают вещи, которые лучше не знать, а порой проще забыть. И он практически подтверждает это, когда говорит:
– Что ж, полагаю, ты на самом деле была не у матери.
– Нет, – улыбаюсь я. – И сейчас я тоже отправляюсь не к ней.
Он вздыхает.
– Когда она ушла, она попросила меня держать тебя здесь как можно дольше. Чтобы уберечь.
– И ты отлично справился. Но у меня есть работа, которую я должна выполнить. Я буду в порядке. Обещаю.
Мы одновременно ставим чашки, встречаемся посреди комнаты и обнимаемся. Он не любитель объятий, да и я тоже, если честно, но он мой папа, а я его дочь. Тот человек, который растил меня после того, как мама нас бросила, до того, как мама нас бросила, который был рядом, когда у меня поднималась температура, я обдирала коленки или участвовала в школьных пьесах.
Отец держит меня на расстоянии вытянутых рук и смотрит на меня, по-настоящему смотрит, впитывая взглядом.
– Ты уверена, что должна уйти? – сдавленно спрашивает он.
– Представь только, сколько места у тебя появится для барбекю. Сможешь даже установить костровую чашу.
Он притягивает меня обратно в свои объятия, и я вдыхаю его аромат.
– Ладно. – Папа отпускает меня, и я делаю шаг назад.
Я почти выхожу из комнаты, когда замечаю на отцовском столе засохший суккулент. Я подхожу к нему и поднимаю, запуская кончики трех пальцев в песчаную почву и желая, чтобы растение поправилось. Я чувствую на себе изумленный взгляд отца, который смотрит на то, как уплотняются листья, меняя цвет с чахло-серого на зеленый, как начинают расти и вытягиваться новые крошечные листья. Когда я возвращаю цветок на место, он выглядит как с обложки.
Я подмигиваю отцу и ухожу.
Я не уверена на сто процентов, как вернуться в Загробный мир. Возможно, я могла бы сорвать один из нарциссов и поглядеть, что из этого выйдет. Но в конце концов спускаюсь к печально известной бухте, свидетельнице моих детских и подростковых проделок. В середине недели, в середине дня никто не выгуливает собак, не играют школьники, а в бухте ни души. Я не совсем понимаю, что делаю, когда спускаюсь к берегу и ищу водоросли или корягу. На глаза попадается несколько высушенных на солнце ламинарий, и я беру их в руки, представляя, что из них может получиться.
– Лодочник, – произношу я, закрыв глаза и обращаясь к воде. – Я хочу вернуться домой.
Почти сразу же я слышу, как бьется вода о деревянный корпус маленькой лодки, и, когда открываю глаза, он уже ждет меня, протягивая руку за золотой ветвью, в которую превратилась водоросль в моей руке.
– Приветствую, госпожа, – говорит Харон, пряча ветвь в складках плаща.
Другой плащ я оставила дома. Надеюсь, Лодочник простит меня за это.
Он подает мне руку, я принимаю ее, и Лодочник аккуратно переносит меня в лодку, а мои ступни даже не касаются воды. Я устраиваюсь на корме, глядя на горизонт. Я не оглядываюсь.
Так вот каково это – плыть в лодке в Загробный мир.
На этот раз мне не холодно. Я смотрю на воду, замечая нереид, плещущихся вокруг лодки и поглядывающих на меня широко раскрытыми дикими глазами. Они как будто сопровождают меня, как подружки невесты, и, когда я улыбаюсь им, они радостно улыбаются в ответ. Это довольно лестно. Я опускаю руку в воду, и они тянутся ко мне, прикасаются, нежно лаская мои пальцы своими, прохладными и перепончатыми. Одна из них ныряет и, вернувшись с целой охапкой водорослей, протягивает мне. Я принимаю их, и нереиды выжидательно на меня смотрят.
Я направляю в водоросли свои силы.
Они не расцветают, но меняют цвет, сменяясь с темно-бордового до нежно-розового, а на концах завиваясь в бахромчатые завитки. Я отдаю водоросли обратно нереиде, и она вплетает их в свои волосы. А затем и другие подплывают ко мне с морской травой, желая, чтобы я превратила ее во что-то новое. И я применяю свои силы, снова и снова, и с каждым разом это дается все легче.
Я представляю, сколько всего могу сделать в Загробном мире. Сколько разных садов. Связанных между собой разными темами, разными цветами, разными временами года. А некоторые с большими, высокими деревьями, под сенью которых смогут гулять и мечтать тени. Лабиринты, множество лабиринтов, чтобы им было чем заняться. Интересно, согласится ли Аид установить в них фонтаны или что-то подобное, интересно, сможем ли мы одолжить воду у одной из рек для них? Рощи, в которых люди смогут ожидать своих любимых, чтобы воссоединиться в мире мертвых. Некое место, где наказанные тени могли бы размышлять о своих прегрешениях. Загробный мир такой необъятный, что на это потребуется вечность.
Но это не пугает меня.
Нереиды оставляют нас, когда океан превращается в Стикс, и Харон оглядывается на меня.
Я киваю, давая ему понять, что все в порядке, и он улыбается.