Её тёмные крылья

– У меня неплохо получается. Но, в отличие от нашего шустрого друга, я смирилась со своей участью.

Сивилла бросает на меня пристальный взгляд, опрокидывает в себя мой стакан с алкоголем и встряхивает его, а затем убирает наши чашки, фляжку и бутылку обратно в карман. Вечеринка подошла к концу.

– Что мне делать теперь?

– Я уже говорила тебе, что ты получишь ответы, когда расплатишься по счетам. Ты расплатилась?

Нет. Еще нет.

Сивилла больше не говорит ни слова, молча поправляя шарф на плечах. Пес встает, следуя невидимым сигналам ее тела. Ведьма отвешивает мне глубокий поклон на прощание, и я смотрю, как она уходит, шагая прямо по могилам, а собака трусит за ней. Сивилла отбрасывает три тени, и я думаю о Тройке Кубков. Затем о Тройке Мечей. И наконец, о Справедливости.

Когда она скрывается из поля зрения, я присаживаюсь на могилу Бри и вынимаю розы из вазы. Они вялые и дряблые, мягкие на ощупь, когда я сжимаю головки. Один лепесток падает мне на колено, и я смахиваю его. На этот раз я не закрываю глаза, вливая в розы немного своей силы. Я вижу, как они распрямляются, цветы крепнут и насыщаются красками. Наблюдать за этим так странно, как будто смотришь видео на ускоренной перемотке, но все по-настоящему, все действительно происходит прямо в моих руках. Когда розы становятся безупречными, я ставлю их обратно в вазу и окружаю цветами сельдерея, придав тем чуть больше яркости. Миссис Давмьюр ждет приятный сюрприз, когда она придет их заменить.

Я слегка вдавливаю пальцы в землю, осознавая, что где-то подо мной находится гроб Бри. Не то чтобы она в самом деле сама была в нем. Я думаю о том, как она выглядела в Загробном мире – хрупкой и бледной в своей тунике, – и вдруг понимаю, что эта туника не слишком отличается от тех бесформенных платьев, что покупала ей мать. Бри наверняка тоже это заметила, и вряд ли ей это понравилось. Я жду злобного укола ликования из-за того, что ее что-то может огорчить, но ощущаю лишь слабый щипок чего-то, что может быть жаждой отмщения, а может быть и чем-то другим. А потом я вспоминаю о том, какой испуганной выглядела Бри, когда я изменилась – как будто она совсем не знала меня, – и снова задаюсь вопросом, кто же я. И что будет со мной дальше.

На другом конце Острова раздается школьный звонок, приглашающий всех вернуться на занятия. Я встаю, намереваясь отправиться домой, и замираю при виде миссис Давмьюр.

Она стоит у входа на кладбище с охапкой цветов и беседует со жрицей Логан. Я успеваю пригнуться, ладони покрываются потом, а биение сердца ускоряется. Я не могу ее видеть, не могу говорить с ней. Не после всего, что случилось.

Я пригибаюсь к земле и крадусь как можно быстрее к кипарисовой аллее и, спрятавшись за кронами деревьев, медленно встаю. Я выглядываю из-за ствола и вижу, как жрица обнимает на прощание миссис Давмьюр.

Бри всегда посмеивалась над матерью, интересуясь, где та была, когда зародился феминизм, потому что миссис Давмьюр предпочитала носить изо дня в день платья, каблуки и макияж. Женщина, которая направляется к могиле Бри, одета в платье, но оно помято, а на подъюбнике заметно пятно. Ее волосы не уложены, а собраны в хвост на затылке; на осунувшемся, исхудавшем лице нет ни грамма косметики. Она выглядит старше. Она выглядит раздавленной.

Она прислоняется к надгробию своей дочери, и у меня в животе скручивается узел, когда я вспоминаю себя и Оракула, пьющих на нем водку всего несколько минут назад.

Я смотрю, как женщина осматривает цветы в вазе и кладет рядом с ними новые. Вынимает те, что я вылечила, и добавляет к новому букету, смешивая их вместе. Ей требуется время, чтобы поставить охапку цветов в вазу, но у нее получается. Я смотрю, как она наполняет лекифы маслом, проливая немного на землю.

Я смотрю, как она ломается.

Она сгибается пополам, наклоняясь все ниже и ниже, пока не падает на колени у могилы Бри. Сначала не издает ни звука, что напоминает мне тени и их беззвучный плач, а затем она начинает что-то говорить. Вскоре мне удается расслышать: «Прости». Она просит прощения снова и снова, повторяя это земле, что скрывает Бри.

Я не могу этого вынести. Ее скорбь – ее отчаяние – ощущается даже отсюда. Мне хотелось бы сказать ей, что я видела Бри и что у нее все хорошо, но это было бы ложью, а легче бы не стало. Я ухожу, осторожно следуя вдоль линии деревьев по склону холма. Поворачиваю к дому отца, но затем останавливаюсь и иду в другом направлении.

Сначала я наведываюсь к озеру, в котором умерла Бри. На дальнем берегу кто-то рыбачит, возможно, Том Крофтер, хотя под всеми этими рыболовными снастями трудно сказать наверняка. Кто бы это ни был, он поднимает руку в знак приветствия, и я машу в ответ, потому что знаю этого человека и буду знать всю свою жизнь. Я подхожу к месту, где нашли Бри и которое ничем не указывает на несчастный случай. Нет ни отметки, ни знака, ни мемориальной доски, ни цветов. Лишь зеленые высокие камыши, и, когда я смотрю в воду, замечаю лягушачью икру. Однажды мы решили положить немного ее в банку, но из нее так ничего и не вылупилось.