Её жизнь в искусстве: образование, карьера и семья художницы конца ХIХ – начала ХХ века

В эмальерном искусстве княгиня добилась серьезных успехов, которые высоко оценил главный парижский ювелир эпохи Рене Лалик[188]. В 1916 году в Московском археологическом институте Тенишева защитила докторскую диссертацию на тему «Эмаль и инкрустация», в которой не только раскрыла технические стороны современной эмали, но и описала историческое происхождение некоторых специфических техник и атрибутировала так называемую римскую эмаль[189].

Уехав из России после революции 1905 года, Тенишева со Святополк-Четвертинской снова вернулись в Россию спустя три года. Основное время подруги жили в имении Талашкино, а зиму 1915–1916 годов провели в Москве. Весной 1919 года Тенишева уехала из России навсегда. Умерла княгиня в западном пригороде Парижа Сен-Клу в 1928 году.

Софья Кувшинникова

Художница-пейзажистка Софья Петровна Кувшинникова (1847–1907)[190] значительно более известна как представительница московской богемы последней трети XIX века, вошедшая в историю искусства скорее как прототип героини чеховского рассказа «Попрыгунья»[191].

Переключение фокуса внимания с ее творчества на ее образ жизни весьма любопытно. Этот фокус подсвечивает патриархальную оптику рубежа веков: во-первых, нарушение общественных устоев женщиной порицается в обществе значительно строже, чем мужчиной. Оттого чеховский герой художник Рябовский (как и его реальный прототип Исаак Левитан) не подвергается осуждению за то, что вступает в отношения с замужней женщиной. Главной героиней произведения, главным отрицательным персонажем и собственно носительницей имени нарицательного «попрыгунья» становится именно женщина. То есть ответственность за отношения общественное мнение перекладывает на нее.

Во-вторых, сам фокус внимания Чехова на героине, личность которой выражается через отношения с мужчинами, а не через отношение к профессии, например, подчеркивает традиционные взгляды даже самой просвещенной части российского общества на женскую социальную роль.

Таким образом, Софья Кувшинникова – единственная в нашей книге женщина-художница, которая вела в императорской России по-настоящему богемный образ жизни и открыто нарушала общественную норму, не своими работами, но поведением.

Кувшинникова родилась в семье крупного чиновника П. Н. Сафонова. Получила домашнее образование, характерное для ее сословия: в него входили чтение, музыка, но неожиданно добавилась охота, так как отец был заядлым охотником. Впоследствии она вышла замуж за товарища отца, одного из натурщиков и героев картины Василия Перова «Охотники на привале» (1871, Государственная Третьяковская галерея), полицейского врача Дмитрия Павловича Кувшинникова.

Первые живописные опыты Кувшинниковой относятся к 1886 году, когда она была зрелой замужней женщиной. С 1888 года она начала регулярно представлять свои работы на ежегодных выставках Московского общества любителей художеств. На первой же ее дебютной выставке один из ее этюдов «Внутренность древней церкви в Плёсе» (1888, Государственная Третьяковская галерея) был куплен Павлом Михайловичем Третьяковым.

Близкими друзьями семьи Кувшинниковых были художники-передвижники, мастера жанровой картины и критического реализма: Василий Перов, Илья Репин, Василий Суриков. Сама Кувшинникова как живописец более тяготела к пейзажу, наименее социально ориентированному, наименее повествовательному или назидательному жанру, и навсегда осталась лирической пейзажисткой. Она рассуждала о своей живописи не в передвижнических, а скорее в модернистских категориях, говоря об осознанном отвержении сюжетности, фигуративности и нарратива. Наоборот, ближе всего ей было созерцательное, почти импрессионистское постижение самого пейзажного материала, природы:

«Жаль печальных критиков, которые на выставках только и обращают вниманье на людские фигуры и часто бессодержательные жанры, а о пейзаже в своих заметках иронически говорят: “Небеса голубые, небеса серые, березки, первый снег, последний снег – все это скучно, скучно!” Бедные люди! А между тем, все это так вечно, так мощно, что переживет всех нас! Какой-нибудь владелец крохотного кусочка земли любит свой жалкий лесок, свой садик, уверяет, что у него “чудный вид”. И сколько бы лет он ни смотрел на этот вид, он его любит, любит и это деревце и этот пруд, то озаренный ярким солнцем, то облитый тихим светом луны…»[192]