Учась в Академии по классу живописи, Остроумова работала очень много, но, по своему собственному мнению, – безуспешно, от напряжения она очень похудела и была сильно истощена: «Мама огорчалась моим похудевшим, утомленным видом. Всякими способами старалась удержать меня дома, находя, что я работаю не по силам. Просила, умоляла. Я с ней соглашалась, ей сочувствовала, когда она плакала – я тоже, но все-таки через несколько минут уносила (на всякий случай) вниз свою шубу и калоши к швейцару и при благоприятном моменте тихонько исчезала из дому… в академию. Братья, видя огорчение мамы, бранили меня, уговаривали вообще бросить работу, говоря, что если б я была одарена, то мне не приходилось бы так много тратить сил. “Ты просто бездарна!” – говорили они»[209]
.Оказавшись, несмотря на все свои усилия, перемещенной в «головной класс», художница рисует ироничный «головной» автопортрет (1894, Государственный Русский музей). Близкий ракурс, коричнево-зеленый контрастный колорит, поворот плеч и лица в три четверти, сосредоточенное, всматривающееся в самое себя выражение глаз, ироничная, как бы немного с вызовом полуулыбка, немного осунувшееся лицо с впалыми щеками, темное рабочее платье без подробностей и деталей и невнятное окно на заднем плане. В работе нет никаких атрибутов профессии, и работа считывается скорее как штудия, выполненная с самой доступной и податливой модели – самой себя.
Однако для нас это ценнейший материал – почти случайная, без особого повода фиксация возраста, времени, состояния, скорее не характерная для автопортретного творчества рубежа веков, особенно на фоне проанализированных нами работ. Об этом автопортрете Остроумова-Лебедева не упоминала в своих «Автобиографических записках», очевидно, не считая его выдающимся или заслуживающим внимания. Сегодня мы можем увидеть в нем, во-первых, начало интереса молодой художницы к импрессионизму: оно прослеживается в широком этюдном мазке, условном изображении фона и платья. Во-вторых, молодую красивую девушку, очень увлеченную самой собой: собственным внутренним миром, работой, будущим, жаждущей победы не только над «головами», но и над предвзятостью и черствостью собственной семьи. В-третьих, для нас это женский автопортрет нового типа – автопортрет-состояние.
В 1905 году Анна Остроумова обручается с химиком Сергеем Васильевичем Лебедевым. Их брак можно назвать партнерским: сама Анна Петровна в мемуарах неоднократно описывала то уважение, внимание и восхищение, которое супруг активно проявлял к ее работе и образу жизни. Партнерство это продлилось 29 лет, вплоть до смерти Сергея Васильевича. Примечательно, однако, что дети являются своеобразной фигурой умолчания в автобиографическом нарративе Остроумовой-Лебедевой. При этом пара периодически заводила собак – гравюры художницы с их изображением публиковались как иллюстрации к изданиям «Автобиографических записок». Таким образом, Остроумовой-Лебедевой удалось избежать перерывов в профессиональной карьере, связанных с уходом за детьми.
Персональный стиль Остроумовой-Лебедевой складывался непросто. Искусство ее испытало влияние разных школ. Она довольно быстро и абсолютно сознательно начала избавляться от ученического академизма первых преподавателей в школе Штиглица. Позже, уже в Академии, испытала на себе влияние позднего передвижнического реализма Репина.
Остроумова-Лебедева А. Персей и Андромеда. Нач. ХХ века. Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина
Репин нарочно выбирал грубую фактуру – от натурщиков в его мастерской до сюжетов работ, заданных для самостоятельного выполнения. Огромной смелостью для студентки Остроумовой было порвать с главным тогдашним авторитетом Репиным, покинув его мастерскую. В дальнейшем их личный конфликт осложнился тем, что Анна Петровна активно участвовала в работе объединения «Мир искусств». Ранние работы Остроумовой в живописи и акварели ей самой оценивались как весьма посредственные, и она много писала о неудовлетворенности ими. При этом работы коллег по цеху – К. А. Сомова, Ф. А. Малявина и других – восхищали ее безмерно, она могла подолгу рассуждать о каждой новой вещи и обсуждать их в кругу друзей.
Только в Парижской мастерской Джеймса Уистлера, в которой она проработала с 1898 по 1899 год, Остроумова наконец почувствовала, что нащупала свой персональный живописный стиль. В это же время она сблизилась с Сомовым и Бенуа, прониклась музейными собраниями Парижа, открыла для себя гравюрный отдел Лувра. Глубокое погружение в историю европейской гравюры, в разнообразие техник и приемов навсегда изменило творческую судьбу художницы.
По возвращении в Россию она окончательно выходит из мастерской Репина и начинает заниматься в граверной мастерской Василия Матэ при Академии художеств. Гравюрный стиль Остроумовой сформировался быстро и легко: уверенность и краткость линий, отсечение лишних деталей, поэтический и возвышенный настрой.