Читаем Эйсид-хаус полностью

– Ты, чертов пьяница. Если бы у меня были твои силы…

– Если бы у тебя были мои силы, ты бы делал то же, что делаешь сейчас, то есть – нихуя. У тебя есть силы сосать меньше лагера, а?

– Да, но…

– Никаких «но». У тебя была сила набрать форму и внести более позитивный вклад в общее дело «Грэнтон стар». У тебя была сила уделять больше внимания своей маленькой подружке. Она была достойна этого. Ты мог бы преуспеть в этом гораздо лучше, Боб.

– Может, и мог бы, может, и нет. Тебе-то что?

– У тебя была сила перестать путаться под ногами у отца с матерью, чтобы они могли спокойно потрахаться. Но нет. Только не себялюбивый Койл. Просто сидел там и смотрел «Улицу Коронации» и «Бруксайд», пока эти бедолаги на стенку лезли от фрустрации.

– Это не твое дело.

– Все мое дело. У тебя была сила оказать сопротивление тому толстому козлу в кафе. А ты позволил ему ударить тебя из-за каких-то долбаных пенсов. Чувак совсем охренел, а ты даже не пикнул, как будто так и надо.

– Я был в ахуе…

– И этот урод Рафферти. Ты даже не сказал ему засунуть его сраную работу в задницу.

– Ну и что! Ну и что, твою мать!

– Так что у тебя были силы, а ты даже не озаботился их использовать. Вот почему ты заинтересовал меня, Боб. Ты прямо как я. Ленивый, апатичный, тормозной мудак, и как же я это в себе ненавижу. Но я бессмертен и сам себя наказать не могу. Зато могу наказать тебя, приятель. Чем и займусь.

– Но я могу…

– Заткнись, гнида! Меня, черт возьми, до смерти заколебало все это дерьмо с покаянием. Мне отмщение, и я намерен отомстить моей собственной ленивой и эгоистичной природе в лице существ, которых я создал, в лице их представителя. То есть тебя.

Бог встал. Он чуть не трясся от гнева, но для него все это было явно непросто. Боб еще мог попробовать его отговорить.

– Ты выглядишь, прямо как я себе представлял… – начал льстиво Боб.

– Это потому, что у тебя нет воображения, мудило безмозглый. Ты видишь и слышишь меня именно таким, каким себе представлял. Ты, твою мать, обречен, придурок.

– Но я не самый худший… – взмолился Боб. – Что насчет киллеров, серийных убийц, диктаторов, палачей, политиков… Эти козлы, которые закрывают заводы, чтобы не потерять прибыли… все эти жадные, богатые гады… что насчет них, а?

– Может быть, я разберусь с ними, а может, и нет. Это мое дело, твою мать. Ты доигрался, мудак! Ты слизняк, Койл. Насекомое. А, вот оно! Насекомое!.. – вдохновенно воскликнул Бог. – Я превращу тебя в грязное, ленивое, вредное насекомое, кем ты и являешься!

Бог снова поглядел Бобу в глаза. Сгусток невидимой энергии пролетел над столом и пронизал Боба насквозь, до самых костей. Боба словно пригвоздило к спинке стула, но через миг это ощущение прошло, и Боб остался сидеть, с бешено колотящимся сердцем и весь в поту. Это представление, казалось, утомило Бога. Он нетвердо поднялся со своего стула и поглядел на Боба.

– Пойду придавлю, – прохрипел он и, развернувшись, вышел из паба.

Боб сидел, как прикованный, лихорадочно пытаясь как-то рационально объяснить случившееся. Спустя несколько минут в паб явился Кевин пропустить пинту. Он заметил Боба, но не горел желанием приближаться к нему после вчерашнего скандала.

Когда Кевин в конце концов подошел, Боб сказал ему, что только что встретил Бога, который пообещал превратить его в насекомое.

– Ну ты, блин, горазд сочинять, – сказал своему смятенному другу Кевин перед тем, как уйти.

Этим вечером Кевин сидел дома один, уплетая на ужин жареную рыбу. Его подружка отправилась на ночную гулянку с какими-то приятельницами. Здоровая навозная муха села на край его тарелки. Она просто сидела там, глядя на него. Что-то подсказало ему не трогать ее.

Затем муха влетела в каплю томатного соуса на краю тарелки и взмыла на стену, прежде чем Кевин успел среагировать. К его изумлению, она начала выписывать «КЕВ» на белых ноздреватых обоях. Ей пришлось совершить вторую ходку за соусом, чтобы завершить начатое. Кев содрогнулся. Безумие, но вот же оно – его имя, написанное насекомым…

– Боб? Это действительно ты? Еб твою мать! Прожужжи дважды, если да, один раз, если нет.

Два жжж.

– Неужели это он, как там его, неужели это Бог так с тобой?..

Два жжж.

– Что, блядь, ты собираешься делать?

Неистовое жжжжж.

– Извини, Боб… тебе что-нибудь нужно? Поесть, например?

Они разделили на двоих рыбный ужин. Кеву досталась львиная доля, Боб сидел на краю тарелки, слизывая по чуть-чуть рыбы, жира и соуса.

Боб оставался с Кевом Хислопом несколько дней. Ему было рекомендовано притаиться, чтобы Джули, подружка Кева, не обнаружила. Кев выбросил баллончики инсектицида. Он купил склянку чернил и писчую бумагу. Чернила он налил в блюдечко, чтобы Боб выписывал трудоемкие послания на бумаге. Одно было нацарапано в страшной тревоге: МУДАК ПАУК В ВАННОЙ. Кев смыл паука в туалет. Когда бы Кев ни возвращался с работы, он волновался, как бы с Бобом чего ни случилось. Он не мог расслабиться, пока не услышит знакомое жужжание.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза