Читаем Эйсид-хаус полностью

– Ха-ха-ха, ну ты и псих, Брайан, просто псих. Хочешь пива?

– Нет. А спид есть?

– Нет.

– Я бы выпил чашку чая. С молоком, без сахара. Пенман заходил?

Для Вейтчи это имя, очевидно, как красная тряпка для быка.

– Только не говори мне об этой скотине. Он думает, что может складировать свою дурь у меня. Говорю тебе, Брай, я готов выручить друга, но он совсем охуел. Совершенно бесцеремонный и наглый урод. Я не шучу.

Я сел на диван и уставился в телевизор, пока Вейтчи поливал Пенмана. Нахуй эту жизнь; дайте мне другую, пожалуйста.

На следующий день Иэн Колдуэлл сказал мне, что я заходил к нему в Пилтоне. В эту его высотку Инчмикери-Корт. Я ничего не помнил. Надо будет как-нибудь вернуться в Париж и снова подняться на Башню Монпарнас. С ней. Но она исчезла. Все женщины в моей жизни исчезли. Моя собственная чертова мать исчезла.

Вторая смена оказалась куда богаче событиями, чем можно было представить.

4

Дисциплинарная разборка

На лице Гарленда застыла печаль. Он выглядел скорее разочарованным и уязвленным, чем рассерженным.

– И самое худшее, Брайан, – сказал он, – что я считал тебя интеллигентным и приличным молодым человеком. Я думал, ты покажешь себя старательным и добросовестным парковым служащим.

– Да, видно, я немного переборщил с лекарствами…

– Это наркотики, Брайан? Наркотики? – взмолился он.

– Нет, это скорее, типа, депрессия, понимаете?

При этом присутствовал Акула.

– Депрессия, как же! Да он вусмерть удолбался!

– Достаточно, мистер Резерфорд! – рявкнул Гарленд. – Пусть Брайан говорит сам за себя.

– Это произошло потому, что я принял антидепрессанты. Иногда я перебарщиваю, забываю, что уже принял таблетки, и принимаю двойную дозу, понимаете?

Гарленд задумался.

– Как может молодой человек, у которого есть все, чтобы уверенно смотреть в будущее, испытывать какую-то там депрессию?

Как-как. Сидя в парке на временной работе. Зависая в сером унылом квартале у отца, который с этим своим антинаркотическим крестовым походом скоро настроит против себя всех местных психов. Не видев матери с восьми лет. Бортанутый подружкой… У тебя в руках целый огромный мир… эй, все вы, присоединяйтесь…

– Врачи говорят, это экзогенная депрессия. Химическое нарушение обмена веществ. Наступает без предупреждения.

Гарленд сочувственно покачал головой:

– Ты не упомянул об этом на собеседовании.

– Понимаю и прошу прощения. Я просто думал, что это может вызвать предубеждение при найме на работу в Парковую службу муниципального Управления отдыха и развлечений.

Нижняя челюсть Акулы дернулась. Парень из профсоюза с серьезным видом кивнул. Чувак из отдела кадров оставался безразличным. Гарленд глубоко вздохнул:

– Ты дал нам пищу для размышлений, Брайан. Бросить работу тем не менее – это серьезное нарушение дисциплины. Не будешь ли так любезен оставить нас на несколько минут.

Я вышел в коридор. Постоял там немного, пока Гарленд не вызвал меня снова.

– Мы временно отстраняем тебя на оставшуюся часть недели, с сохранением зарплаты, до вынесения решения.

– Спасибо вам за все, – сказал я. Сказал именно то, что думал.

Тем вечером я отправился бухать с моим приятелем по кличке КУРС. Я проверил мой банковский счет. Как бы ни закончилось дело с дисциплинарным взысканием, я сваливаю в Лондон.

Я вернулся к моему старику, таща на горбу переносной телевизор, который держал в парке. Дерек лежал в отрубе на моей постели. Какого черта он там делает?

Когда я подошел, чтобы тряхнуть его, то увидел, что он стоит в дверях. Либо здесь два Дерека, либо в моей постели не он. Оба предположения казались в равной степени вероятными, учитывая мое нынешнее состояние.

– Что это? – спросил я Дерека у двери, указывая на возможного Дерека в постели.

– Это Ронни. Он искал тебя. Убит в хлам транками. Я затащил его сюда, чтобы отец не увидел. Сам знаешь, как он относится к наркотикам и всему такому.

– Хорошо, спасибо. Этот бесполезный мудак Ронни. Я дам ублюдку выспаться.

Ронни лежал в отрубе много часов. Я никак не мог его растормошить. Когда я собрался залезть в постель, то свалил его на пол и набросил сверху одеяло.

На следующее утро я паковался для поездки в Лондон. Ронни очухался, когда я уже закончил.

– Тяжелый день выдался вчера, Рон? – спросил я.

– Хуевый, – ответил он, указывая на свою голову.

Мыслями я был уже в Лондоне.

5

Спидометр зашкаливает

Меня все еще держит со вчерашнего вечера; или вчерашний вечер все еще продолжается, не знаю, сколько там натикало, да и кого это колышет, потому что Симми поставил шары в треугольник и заказал «Гиннес» и пинту биттера, а старый Гарри сказал: «Чертов джок опять нажрался». Тут Симми крепко обнял сварливого старого козла, поднял его и усадил на стойку, а Ви, белыми дряблыми руками подперев свое мрачное, злобное, одутловатое лицо, сказала, что прошлым вечером я был совсем не в себе. Я был зол на Симми, какого-то хрена решившего, что я хочу играть с ним в долбаный пул, как будто нет ничего естественнее…

Ах ты, мудачье.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза