Читаем Эйсид-хаус полностью

Пришло время возвращаться. В понедельник я купил автобусный билет в один конец до Эдинбурга. Во вторник я им воспользовался. В любом случае на носу уже было Рождество. Я, возможно, вернусь сюда после Нового года. Возможно.

6

Рождество со Слепаком

Насколько помню, наша антипатия к Слепаку булькала словно в котле так долго, что выплеснулась через край, как только мы нарушили наше общее табу и осознали ее. Табу это было довольно сильным. Тебе ведь полагается сопереживать и, наверное, давать изрядную поблажку человеку с таким ужасным изъяном. К некоторым людям судьба жестока, и ты как человек обязан это компенсировать. Вдобавок здесь чистая рулетка: точно так же могло бы не повезти и тебе, думаешь ты (и суеверно крестишься). Или, по крайней мере, должен думать.

Впрочем, такое отношение происходит из лицемерия и страха. Лицемерия – поскольку зрячие, обращаясь с людьми вроде Слепака точно так же, как со всеми прочими, кажутся себе охуеть какими благородными доброхотами и бессребрениками. Что до страха, то к первобытному страху перед всемогущей силой, карающей нас за плохое поведение, примешивается и более изощренный ужас: ведь мы как бы устанавливаем рамки допустимого отношения к подобным страдальцам и, если схожая судьба выпадет на нашу долю, рассчитываем, что с нами будут обращаться так же пристойно.

Ну да слепота еще не делает тебя хорошим человеком. Ты можешь оказаться таким же мудаком, как и любой зрячий говнюк. А то и еще худшим мудаком. Как Слепак, помесь слепого и мудака.

Нарушение табу случилось на четвертой пинте в «Сэнди беллз». Табу разлетелось вдребезги. Мы материли на чем свет стоит людей, которых терпеть не можем, и Рокси наконец перевел дыхание и зыркнул на меня поверх очков в серебристой оправе:

– Есть один чувак, которого я вообще, блядь, ненавижу. Тот слепой мудила, который пьет в «Пауке». Херов зануда, как он меня достал!

Я вздрогнул и расплескал свое пиво. На миг накатил холод, но его быстро заменило восхитительное чувство освобождения. Слепак.

– Этот урод и мне действует на нервы, – согласился я.

Следующим вечером я, Рокси и КУРС сидели и пыхали у Сидни. Вечерок был адовый: обледенелые дороги, сильный штормовой ветер, причинивший хуеву тучу ущерба, а иногда и натуральная вьюга. В такой вечер надо сидеть дома; но, поскольку была пятница, не выйти в город было совершенно невозможно. Закончив пыхать, мы бросили вызов стихии и поломились по Моррисон-стрит в паб.

– Ебаная холодрыга, – сказал КУРС, когда мы влетели в пивняк, дрожа и стряхивая снег с наших пальто и ботинок.

– Распроебанная, – поддакнул Сидни.

Большой Элли Монкриф сидел у стойки, решая кроссворд в «Ивнинг ньюз». Я было пошел к нему, но тут из-за спины этого громилы высунулось перекошенное лицо Слепака, и я застыл на месте, услышав его пронзительный истеричный голос:

– ПОПРАВКА! «ХАРТ ОФ МИДЛОТИАН», ФУТБОЛЬНЫЙ КЛУБ ПРЕМЬЕР-ЛИГИ, КАК ОНИ ОФИЦИАЛЬНО НАЗЫВАЮТСЯ В СПРАВОЧНИКЕ!

Бармен Бобби за стойкой поглядел на Слепака так, словно хотел порвать ему пасть. Большой Монкриф снисходительно улыбнулся, потом заметил нас:

– Парни! Чего вам налить?

Так что пришлось нам составить компанию Элли Монкрифу, а поскольку Слепак был у долболома под крылышком, эта возмутительная лицевая вагина тоже оказалась рядом.

Мы должны были терпеть педантичное занудство Слепака большую часть вечера. Это не беспокоило Сидни или КУРСа, укуренных вусмерть, но мы с Рокси, еще вчера в «Сэнди беллз» переполнившиеся ненавистью к этой скотине, снова закипали.

Развязка наступила, когда КУРС, Рокси и Большой Монкриф обсуждали какой-то недавний телепроект, посвященный семидесятым.

– Классический клип, как ни крути, – вдохновенно вещал Рокси, – классика Roxy Music из программы Whistle Test.

Последовало несколько кивков, но я подумал: «Ну, только Рокси мог сказать такое, этот фрик помешан на Roxy Music».

– ПОПРАВКА! – проревел Слепак, педантично ткнув пальцем в воздух. – THE OLD GREY WHISTLE TEST[51], ЕСЛИ ТОЧНО.

После такого заявления мы с Рокси убрались на другой конец стойки под предлогом того, что хотим потолковать с Кейтом Фалконером. Мы трепались с Кейтом около часа. Когда он собрался уходить, мы еще поговорили с парой незнакомых нам чуваков – все лучше, чем возвращаться в прежнюю компанию.

Вскоре КУРС и Сидни прошаркали к дверям и отправились месить сугробы; КУРС на прощание махнул мне рукой и подмигнул. Прозвенел гонг – мол, делайте последние заказы. Затем Большой Монкриф, явно пьяный в дым, ушел не прощаясь, стоически исчез в метели. В баре остался один Слепак.

– Видел, какой толстый у мудилы бумажник? – кивнул на Слепака Рокси. – Бабок до хренища.

– Точняк.

– Есть о чем пораскинуть мозгами, – коварно подмигнул Рокси.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза