Эйсид-хаус

Нам удалось выпросить у бармена еще по одному пиву, прежде чем мы храбро вышли на улицу и попали в настоящий буран. Это было ужасно; снег норовил обтесать лицо до кости, щеки онемели и пульсировали, голова раскалывалась, я потерял ощущение времени. Видимость – несколько футов. А потом в белой мгле возник силуэт: кто-то медленно двигался мелкими шажками, держась за черные перила.

– Это Слепак! – закричал Рокси.

И тут шиферная плитка, сорвавшаяся с крыши многоквартирного дома, рухнула в паре шагов перед нами.

– Твою мать, господи, – выдохнул Рокси, – да она могла нахер снести нам головы!

Затем он крепко вцепился в меня, глаза его так и светились решимостью и предвкушением. Он схватил кусок шифера и помчался по улице. Чуть не добежав до Слепака, швырнул шифер, как метательный диск. Тот пролетел мимо Слепакова уха, но в шуме бурана мудила ничего не услышал и, разумеется, ничего не увидел.

– Я дам тебе, мудаку, ПОПРАВКУ! – прорычал Рокси.

Он поднял со снега еще один кусок шифера и метнулся к Слепаку. Обеими руками, с огромной силой и громким треском, обрушил тот ему на голову. Слепак дернулся и рухнул ничком. Рокси вытащил бумажник из кармана его пальто. Я пинком бросил в Слепаково лицо снега без всякой на то причины, просто по злобе, и мы, не говоря ни слова, помчались к подземке на Фаунтинбридж, затормозив, лишь когда Рокси вытащил купюры из бумажника Слепака и кинул пустой бумажник через стену кладбища. Мы сели на автобус номер 1, направлявшийся к Толлкроссу. Там пошли в «Типплерс», ночную распивочную.

У Слепака и вправду оказалась толстенная пачка денег.

– Наверняка башли на рождественские подарки, – весело сказал Рокси. – Ну не круто, а? Двести фунтов!

– ПОПРАВКА! – рявкнул я. – Двести семнадцать фунтов и тридцать четыре пенса, если точно.

Рокси стоял за раздел пополам, но я сказал, что мне хватит и восьмидесяти фунтов, поскольку весь риск он взял на себя.

На следующий день мы вернулись в тот же паб выпить во время ланча. К нам вскоре присоединился Большой Монкриф.

– Слышали, что случилось прошлой ночью?

– Нет, – ответили мы хором.

– Помните этого слепого парня? Ну, с которым мы пили вчера?

– Ну да, – сказал Рокси с притворной озабоченностью на лице.

– Двинул кони прошлой ночью; кровоизлияние в мозг. Бедолага умер в снегу на Далри-роуд. Его нашли под утро дорожные рабочие.

– Черт возьми! Да мы вот только прошлым вечером с ним сидели! – воскликнул Рокси.

Я слишком опешил, чтобы восхищаться его выдержкой.

– Ну что за уебство, – рычал Большой Монкриф, – безобидный чувак и все такое. И знаете, какая-то паскуда вывернула его карманы. Бедный парень валялся в снегу и умирал. А позвонили они в «скорую помощь»? Хуй они позвонили! Какой-то урод проходил мимо, да-да, и как он поступил? Вместо того чтобы вызвать «скорую помощь», обшарил его карманы и спиздил лопатник. Полиция нашла тот пустым на кладбище.

– Просто ужасно, – покачал головой Рокси. – Надеюсь, они найдут этого козла.

– Если я только доберусь до него!.. Я с ним такое сделаю!.. – бушевал Монкриф.

– Просто ужас, – робко вставил я и попробовал сменить тему: – Кто что пьет?

Бедный Слепак. Не такой уж плохой парень. Вспомнить бы его настоящее имя.

7 Транки и отсос

Сразу можно сказать, что парень подозрителен, когда он говорит: «Я должен свидеться с барыгой насчет пакета в оберточной бумаге». И что сам он как пить дать думает, что я считаю его подозрительным. Проблема в том, что я считал его подозрительным не в том смысле, в каком он о себе думал, не как большого грозного дилера и тэ дэ и тэ пэ; я считал его подозрительным, поскольку был уверен, что он мудак.

Пакет в оберточной бумаге, ну мать моя женщина. Офигеть и не встать.

Ронни наверняка тоже счел бы парня полным мудаком, если бы только хоть на минуту просох. Его зрачки были с булавочную головку, несмотря на тяжелые набрякшие веки, нависавшие над ними. Пинта отравы, стоявшая рядом нетронутой, нагрелась и выдохлась и выглядела как протухшая моча, каковой и являлась. Теперь ее уже никто не коснется.

Я продолжал успешно бойкотировать пивоварню «Скоттиш энд Ньюкасл», накачиваясь «Бекс». Этому бойкоту, который я тщетно пытался выдерживать на протяжении ряда лет, теперь способствовала стагнирующая посредственность продукции «S&N»; они катастрофически отставали от конкурентов.

Мудак отчалил, не иначе как на поиски первой в истории четвертушки эдинбургского гаша в пакете из оберточной бумаги, и я вяло помахал вслед. Когда он сказал: «Покеда, ребята», Ронни изобразил глазами и губами слабое подобие движения.

– Убился транками, Рон? – спросил я.

В ответ Ронни облокотился на стол, подпер щеку ладонью и чуть изогнул губы.

Я снова поглядел на пинту перед ним. Сектор легальных наркотиков не являл для дилеров настоящей конкуренции. Я еще сильнее возмутился тому факту, что «S&N» удалось отбиться, когда их хотели перекупить австралийцы. Помнится, это называли попыткой недружественного поглощения. Недружественного кому? Всяко не мне. И ни одна другая нация в мире уж точно не пробавлялась такими дрянными наркотиками.