Читаем Эйсид-хаус полностью

Никто не выдвинул неоспоримых доводов в пользу того, чтобы остаться и ответить за содеянное. Мы вышли на улицу, поймали такси и поехали в Толлкросс. Где жутко надрались, но все еще думали, не рискнуть ли проникнуть в клуб «Цитрус», когда в паб вошел Вейтчи. К нашему удивлению, он воспринял случившееся нормально – явно лучше, чем Ронни.

Вейтчи выглядел по-настоящему прибитым и одновременно ошеломленным всей этой ситуацией.

– Ну и зрелище, никогда в жизни не видел ничего подобного. Рехнуться можно. Когда я вошел в квартиру и включил свет, то просто потерял дар речи. Застелил пол старыми газетами на всем пути в ванную. Самое безумие было, когда Ронни проснулся. Он орал: «Ебаные ублюдки! Долбаные мудаки! Какая-то тварь умрет, блядь, за это!» Затем он поплелся в душ, залез в него типа в одежде и долго там мылся. Потом вышел мокрый и сказал: «Я ухожу домой».

Я поглядел на Дениза и Пенмана. Иногда друзья – самые последние люди, которым можно доверять.

– Ты вырубил кокса? – спросил Дениз у Вейтчи.

– Нет, только это. – Он вытащил из кармана какие-то капсулы.

– Экстази? – встрял Пенман. – Экстази никто не хочет. У нас до хрена этого чертова экстази, глупый мудак.

– Нет, это кетамин. Особый «Ка», типа. Врубился?

– Я к нему не притронусь, – передернуло Дениза.

Пенман взглянул на меня.

– Я в игре, – сказал он.

– И я за компанию, – согласился я. – Чисто ради смеха.

Мы закинулись каждый по одной, за исключением Дениза, но не прошло и нескольких минут, как он стал умолять Вейтчи угостить и его. Я начал чувствовать дикую тяжесть и усталость. Мы все несли какой-то бред.

А следующее, что я помню, – это как танцую в одиночестве в парке Медоуз в пять утра в воскресенье.

8

Паранойя

Я размышляю о своей жизни, а это всегда чрезвычайно глупое занятие. Причина в том, что есть некоторые вещи, думать о которых невыносимо, и если пытаешься о них размышлять, они портят тебе настроение еще больше.

Я слышу, как отец кричит мне:

– БРАЙАН! ПОДНИМАЙСЯ! ДАВАЙ! ШЕВЕЛИСЬ!

– Да, сейчас иду.

Спорить бесполезно и бессмысленно. Я должен сегодня зарегистрироваться. И раз старик решил, что мне пора подниматься, его уже не заткнуть.

Я утомленно встал. Дерек в своей постели возвращался к жизни.

– Ты не работаешь сегодня? – спросил я его.

– Нет. Выходной.

Карьера Дерека продвигалась успешно. Он планирует сдать экзамен на старшего администратора госслужбы или, наверно, уже сдал его. Не знаю. Детали заурядной деятельности представителей рабочего класса не больно-то интересны человеку праздному.

– Ты помнишь маму, Дерек? – Я не мог поверить, что спросил его прямо так в лоб.

– Да, конечно помню.

– Тебе же было только шесть, когда она ушла.

– Все еще помню ее, типа.

– Ну… я имею в виду, что прошло очень много времени с тех пор, как ты говорил об этом… То есть с тех пор, как мы с тобой говорили об этом.

– Да о чем тут разговаривать! – фыркнул он. – Она ушла, мы остались.

Мне не понравилось это наплевательское отношение; интересно, не пытается ли он что-то скрыть, и если да, то что именно. Вероятно, разгадка в том, что Дерек немного туповат. Но экзамен на старшего администратора госслужбы, скорее всего, сдаст.

Внизу отец приготовил тарелку с тостами и чай.

– Ты снова был в каком-то скверном состоянии прошлой ночью, – недовольно сказал он.

На самом деле я не был в каком-то там состоянии. Просто несколько надрался. Рокси, Сидни и я взломали лавчонку в Корсторфине и украли до фига сластей и табака. Часть удалось сплавить шурину Рокса, который развозит на фургоне мороженое. Затем мы немного выпили. Я знаю, что не был в каком-то там состоянии, поскольку если бы я в нем был, то не пришел бы домой.

– Всего-то несколько пинт, – задумчиво пробормотал я.

– Если хочешь заняться чем-нибудь полезным, пошли с нами собирать подписи для петиции. Мы с Нормой скоро выходим.

Как же я сам об этом не подумал? Заебись идея. Меня только распнут нахуй, вот и все. Мало того что он пытается погубить меня своей идиотской бессмысленной самодеятельностью, теперь он хочет, чтобы я сам спустил чертов курок.

– Я бы с радостью, пап, но, может, как-нибудь в другой раз, хорошо? Просто сегодня все это дерьмо с регистрацией. Затем я должен обойти центр по трудоустройству. Как там дела с твоей кампанией?

– Мы ходили на прием к этому гаденышу из муниципалитета. Вот уж кто совершенно не лейборист. Я голосовал за лейбористов всю мою жизнь, но никогда больше за них не проголосую, уж поверь.


В город я двигаюсь пешком. Далековато, конечно, но мне жалко платить за проезд. Я на мели. От обнесенной вчера лавчонки навар не более чем конфетный, и в прямом смысле, и в переносном. Я регистрируюсь в центре по трудоустройству. Потом захожу к Сидни дунуть. Странно, что все эти мои компании, подвисающие на разных наркотиках, между собой совершенно не пересекаются.



Но в любой компании рядом всегда оказывается Ронни. Этот урод – епитимья за то, что я… за какое-то преступление, совершенное в прошлой жизни.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза