Екатерина Фурцева. Женщина во власти

Не успела выйти на Западе эпопея о Первой мировой, как стало очевидно, что Александр Солженицын — наиболее вероятный лауреат Нобелевской премии. В английском журнале «Обсервер» 30 августа была опубликована статья Майкла Скеммела «Портрет Солженицына». Повод имелся более чем весомый: группа французских писателей во главе с Франсуа Мориаком предложила присудить Александру Солженицыну Нобелевскую премию. Скеммел упоминал о том, что Солженицын работал над романом о Первой мировой войне, перспективы публикации которого весьма туманны. Александр Исаевич признавался величайшим современным русским писателем. Автор не был уверен, что Солженицын, как и Пастернак, не откажется от Нобелевской премии. Однако британец полагал, что «Солженицын сделан из более прочного материала и прошел более жесткие испытания. И он знает, что его согласие принять Нобелевскую премию придаст новые силы прогрессивным людям России. Солженицын несет высокую миссию, и им руководит сила, которая является его знаменем: совесть»[907].

Председатель КГБ при Совете Министров СССР Юрий Андропов 10 октября 1970 года направил в ЦК КПСС записку, в которой информировал высший партийный орган о том, что присуждение 8 октября Солженицыну Нобелевской премии заметно оживило активность иностранных корреспондентов в столице СССР и вызвало ряд поздравительных телеграмм и писем в его адрес. Однако «многие» советские деятели культуры считали награждение провокации и обсуждали, как следует реагировать. Наиболее логично высказался Юрий Трифонов:

— Было бы идиотизмом уделять присуждению Солженицыну премии слишком много внимания, и не следует делать из него проблемы номер один.

Примерно о том же заявил и Никита Богословский:

— По-моему, достаточно промолчать или ограничиться строгой информацией по существу вопроса.

Академик Андрей Колмогоров, одобрив факт присуждения премии Александру Солженицыну, поинтересовался: выпустят ли писателя из СССР получить эту премию?

Сам Александр Исаевич, по данным Юрия Владимировича, заявил, что он выедет в Швецию в одном случае: если ему дадут гарантию, что он сможет потом вернуться в Советский Союз[908].

Михаил Суслов, Иван Капитонов и Василий Шауро оставили на записке автографы об ознакомлении[909]. Партийные геронты с принятием решения не спешили.

Александра Солженицына, как и предвидел автор статьи, заставили от премии отказаться. Возмущенный давлением на писателя и друга, Мстислав Ростропович решился на еще один гражданский подвиг. В конце октября 1970 года он передал для опубликования за рубежом открытое письмо в защиту Солженицына (письмо датировано 30-м числом), формально адресованное главным редакторам газет «Правда», «Известия», «Литературная газета» и «Советская культура»[910].

Прежде чем переходить к анализу этого документа, заметим, что для партийного руководства тридцатых годов (для тех, кто был посвящен в происходящее «там») словосочетание «открытое письмо» стойко ассоциировалось с советским невозвращенцем, пожалуй, более известным, чем Рудольф Нуреев и Михаил Барышников, вместе взятые, — старым большевиком Федором Раскольниковым. Федор Федорович не побоялся 17 августа 1939 года опубликовать открытое письмо: «Сталин, Вы объявили меня вне закона. Этим актом Вы уравняли меня в правах — точнее, в бесправии — со всеми советскими гражданами, которые под вашим могуществом живут вне закона. Со своей стороны отвечаю полной взаимностью — возвращаю Вам входной билет в построенное Вами „царство социализма“ и порываю с Вашим режимом».

В своем «открытом письме» Мстислав Ростропович констатировал, что уже давно не было ни для кого секретом: Александр Солженицын большую часть времени жил на его подмосковной даче. Ростропович напомнил, как на его глазах Солженицына исключили из Союза писателей СССР во время его интенсивной работы над «Августом четырнадцатого». И вот теперь Александра Исаевича преследовали за Нобелевскую премию (формулировка награждения — «За нравственную силу, с которой он следовал непреложным традициям русской литературы»). Ростропович припомнил, что это был третий случай награждения советского писателя Нобелевской премией, причем в двух присуждение премии оценивалось партийным руководством как грязную политическую игру, а в одном (Михаил Александрович Шолохов) в качестве справедливого признания ведущего мирового значения нашей литературы[911].