Екатерина Великая

Когда с Петропавловской крепости начали палить пушки, объявляя, что лед на Неве тронулся, Екатерина написала Гримму о своем прежнем идоле: «Вы говорили мне, что однажды отомстите Вольтеру за его вклад в подготовку революции и укажете действительных ее авторов. Прошу вас, сообщите мне их имена и скажите, что вы о них знаете»^{1056}. Если в свои самые мрачные моменты Екатерина размышляла о поддержке, которую когда-то оказывала философам, то она должна была чувствовать себя Франкенштейном, который помог спустить на мир монстра с привязи. Но существуют признаки, что ее память по этому поводу стала избирательной и что она чувствовала себя скорее преданной, чем одураченной.

Разочарование стареющей Екатерины лишь обострилось из-за вспышки проблем в Польше. Тадеуш Костюшко, патриотически настроенный офицер, принимавший также участие в Войне за независимость Америки, поднял в Кракове мятеж, быстро перекинувшийся в Варшаву, где в апреле повстанцы убили или захватили в плен более трех тысяч русских. Были отдельные случаи неповиновения в Вильно, в Литве и в Курляндии. 20 апреля, за день до шестидесятипятилетия Екатерины, Платон Зубов сообщил о ситуации Совету. Русские войска совместно с прусскими и австрийскими выступили против восставших, которые 29 мая потерпели поражение у Хелма. К середине июля Екатерина уже обсуждала с Пруссией третий — и окончательный — раздел Польши, узнав из вскрытой переписки пруссаков, что Фридрих Вильгельм II решил получить равные доли с Австрией.

Восстание было решительно и окончательно подавлено украинскими войсками под руководством генерала Александра Суворова, который заслужил позорное имя «душитель Праги» (имелся в виду укрепленный пригород Варшавы). 29 октября это привело к сдаче Варшавы. Суворов арестовал революционных лидеров, в том числе и короля, разоружил польскую армию и конфисковал королевские регалии.

31 декабря 1794 года закончился срок найма воспитателя великого князя Александра — Фредерика Цезаря де ла Арпа. Некоторое время Екатерина подозревала ла Арпа в либеральных настроениях и возможных симпатиях к революционерам, но в любом случае она считала, что семнадцатилетний — к тому же женатый — Александр не нуждается более в воспитателе. Сам Александр был подавлен увольнением ла Арпа, которого считал своим близким другом. Письмо, которое он написал воспитателю, узнав, что тот уезжает, показывает, как глубоко несчастен был молодой человек, как ненавидел он двор Екатерины и как боялся будущего:

«Вы достаточно хорошо знаете интерес, который я питаю к вам и ко всему, что касается вас; нет нужды повторять это; поэтому вы понимаете, мой дорогой друг, какую боль я должен испытывать, думая, что вскоре буду отделен от вас, особенно оставаясь один при дворе, который я ненавижу, предоставленный условиям, суть которых заставляет меня содрогаться… Мне остается единственная надежда — думать, что я смогу увидеть вас снова через несколько лет, как вы сами мне сказали. Однако из того, что вы сказали в своем письме, мне представляется, будто ваше увольнение почетно. До свидания, мой дорогой друг. Будьте уверены, что я до последнего вздоха весь ваш и что я никогда не забуду того, чем обязан вам, и всего, что вы сделали для меня»^{1057}.

Еще одна императорская внучка, Анна, родилась седьмого января 1795 года; через неделю ее крестили. По словам ее бабушки, она была еще одним ужасным ребенком. Затем, на следующий день после крещения Анны, ее двухлетняя сестра Ольга умерла из-за мучительной болезни, во время которой она не могла прекратить есть. Хоть и искренне сопереживая страданиям маленькой девочки, Екатерина отнеслась к этой трагедии в своей обычной манере, отказавшись на ней задерживаться. Без сомнения, она поощряла родителей поступить так же.