Екатерина Великая. Греческий прожект

Размышляя о причинах революции, де Сегюр, незаметно для себя сцепил пальцы рук так, что они побелели. Императрица слушала, не перебивая.

– К тому же, – добавил он, – ежели следовать точке зрения Монтескье, королевская власть потеряла доверие в глазах духовенства, дворянства и буржуазии, среди которых утверждается мысль, что власть короля является узурпацией по отношению к правам сословий. А с точки зрения Руссо-то и по отношению к правам народа.

Споткнувшись в своих путаных мыслях, де Сегюр посмотрел на императрицу. Взгляд Ея Величества выражал недоумение, и в то же время, жалость по отношению к нему. Покраснев, де Сегюр отвел взгляд, как естьли бы был в чем виноват. Помявшись на месте, вдруг поведал:

– Отец писал мне, что в народе начался разброд, еще со времени начала участия Франции в американской войне за независимость. К тому же постоянные раздоры в королевской фамилии…

Императрица перебила его:

– О, да! Чтобы досадить Англии, Франция пошла, на тяжелую для вашего народа, войну на стороне колониальной Америки! Аглинское правительство Питта обращалось за помощью и к нам, но мы отказали дать войска. А раздоры в королевской семье… В теперешнем положении сей семьи, естьли бы я была на месте господ д’Артуа или Конде, я воспользовалась бы услугами трехсот французских кавалеров… и… либо спасла страну, либо я нашла бы свою погибель.

Екатерина, от волнения порозовев до корней волос, нервно поправляла рукава своего черного с золотой вышивкой бархатного платья. Пройдясь по комнате, она резко остановилась и все еще взволнованным голосом рекла:

– Они же понимают, куда катится страна! Я не верю в великие нравственные и законодательные способности сапожников и башмачников. Я думаю, естьли бы повесить некоторых из них, остальные одумались бы. Знаете, лучше быть молотом, чем наковальней, и лучшая защита, граф, – нападение!

Помедлив, Екатерина изволила высказаться и касательно бесперспективности дальнейших с Францией отношений:

– Было бы заблуждением, господин де Сегюр, рассчитывать теперь на союз и, тем паче, на политическое влияние Франции, – завершила она аудиенцию. – Каковы бы ни были соображения нового министерства по отношению к предполагаемому союзу с Россией, Франция, даже с наилучшими намерениями по отношению к нам, не сможет оказать нам теперь никакой услуги. Союз сей был бы иллюзорным для Российской империи, тем паче, что, полагаю, французы питают отвращение к Австрии, родине ненавидимой ими королевы Антуанетты. Австрия же, как вам известно, граф, – наш союзник.

Явно шокинированный посол Франции, граф Луи Филипп де Сегюр давно, раскланявшись, покинул кабинет, а Екатерина, подперев руками голову, недвижимо сидела, размышляя и анализируя события в его родной стране. «Бездумный дед теперешнего короля, Людовик Пятнадцатый в свое время изразился на весь мир: «После нас хоть потоп!» Вот и случился потоп для твоего внука!» – с горечью подумала она.

Перед ней лежала записка, составленная ее незаменимым статс-секретарем и тайным советником Безбородко, четко изъяснявшая положение дел во Франции за последнее время:

«Засуха 1785 года вызвала фуражный голод. Через два года наблюдался недород шелковых коконов. Это повлекло за собой сокращение лионского шелкоткацкого производства. В конце прошлого года токмо в Лионе насчитывалось около двадцати тысяч безработных. Сильный град в июле в прошлом году уничтожил урожай зерновых во многих провинциях. Крайне суровая зима в нынешнем году погубила многие виноградники и часть урожая. Цены на продовольствие поднялись. Снабжение рынков хлебом и другими продуктами резко ухудшилось. В довершение всего начался промышленный кризис, толчком к которому послужил англо-французский торговый договор двухгодичной давности. По этому договору обе стороны значительно понизили таможенные пошлины. Договор оказался убийственным для французского производства, которое не могло выдержать конкуренции более дешевых английских товаров, хлынувших во Францию.