Екатерина Великая. Греческий прожект

В Перекопе князя Потемкина поджидал его огромного роста, адъютант Карл Баур с сообщением, что императрица на пути к Киеву. Потемкин с лица сменился: заторопился, засуетился, чем весьма удивил своих новых друзей. Потемкин, сменив лошадей, в сопровождении троих теперь спутников, спешно направился в Киев.

Прошло десять лет, после его разрыва с Екатериной. И с каждым годом, чем больше князь мужал, все чаще приходили ему в голову мысли о своей непростительно глупых поступках, которые он себе позволял в пору их любви. Вспоминая ее безумную к нему страсть, нежность, умную покорность, любовные разговоры, он с ужасом обращался сам к себе, вопрошая: что ему недоставало, что ему надобно было, опричь сей редкостной женской любви, но ответа не находил. Видите ли, он ревновал ее к прошлому, настоящему, будущему, и еще Бог знает к чему! И где все те, к кому он ревновал? Где Салтыков? Прозябает где-то: то ли в Голландии, то ли во Франции. Где красавец Орлов? – Умер, потеряв рассудок, скорее всего еще тогда, когда его оставила Екатерина. Где Васильчиков? Живет с братом, ведя безбрачную жизнь. Как там Завадовский? – Сидит вот уже десять лет в секретарях; в своем дворце поместил скульптуру Екатерины во весь рост, все еще мечтает о ней, впрочем, как и он, всесильный князь Потемкин. А что же Степан Зорич? – Живет сей серб в Шклове, создал шляхетский корпус для дворянских детей, сим и живет, а государыню забыть не может, везде и всюду окружает себя бюстами и портретами Екатерины, не женат. Один Римский – Корсаков в Москве, сказывают, живет с бывшей женой Строганова, но отчего-то не женится на ней. Не бросила бы она мужа, не поехала бы за Корсаковым, тоже болтался бы по жизни один. Все они, богатые, но, не у дел и явно, не счастливы без своей государыни. И он, Григорий Потемкин, промеж них – один из самых бессчастных! Потемкин досадливо тряхнул своей львиной гривой. Сидя в темноте, он низко склонил голову и принялся грызть уже до корней изгрызенные ногти.

* * *

Императорский поезд ехал не спеша: с утра до обеда, потом, после отдыха, с трех часов до семи вечера. На каждой станции кортеж встречало до шестисот свежих лошадей. Обеды устраивались в казенных зданиях или в помещичьих мызах. Распорядок дня императрицы был приближен к обычному, а во взаимоотношениях, по ее настоянию, отбрасывалось все официальное. Вести беседы на политические предметы было не принято, хотя иногда волей-неволей приходилось. И Екатерина, и Мамонов, и Безбородко, и дипломаты обсуждали и Восточный вопрос, и политику Пруссии, и плачевное, взрывоопасное положение Франции. Причем Мамонов часто оказывался на высоте положения, с каждым днем завоевывая все больший авторитет и у императрицы, и у дипломатов, кои сразу отметили в нем задатки будущего блестящего дипломата. Особливо толково он говорил о возрождении Византии, и оное было бальзамом для сердца императрицы Екатерины Алексеевны, понеже, можно сказать, засыпала и просыпалась она с мыслями о «Греческом прожекте». Для исполнения сего прожекта, как полагал, тоже увлеченный сей идеей, Дмитриев-Мамонов, всего токмо и нужно было – поднять греков противу своих поработителей. Казалось, что это было не трудной задачей. Однако первая попытка поднять греков на Архипелаге, которую предпринял Алексей Орлов еще в первой турецкой войне, увенчалась не большой удачей: греки хоть и ждали сигнала, но не сумели подняться одновременно, многие грешили самодеятельностью, не подчинялись главному командованию. Посему, сей вопрос, как утверждал молодой фаворит императрицы, надобно было разрешать более глубоко и детально, вместе, даст Бог, с привлечением к оному австрийского императора.

На подъезде к Смоленску, в кругу приближенных, среди коий превалировали молодые дипломаты, Екатерина, видя, каковое благоприятное впечатление производит на ее гостей сие путешествие, заговорила о своей огромной империи.

– Мы с вами проехали изрядно от столицы на запад нашего отечества. Как вам нравится мое маленькое хозяйство, господа? Не правда ли, оно понемножку устраивается и увеличивается? У меня не много денег, но, кажется, они употреблены с пользою.

Как всегда, первым среагировал остроумный граф де Сегюр: – Ваше Величество, есть ли бы у моего государя было такое «маленькое хозяйство», не знаю, смог ли бы он его обустроить его и наполовину того, как оное сумели сделать вы!

– Да, – поддержал его гишпанец, – управиться с таковым государством, дано не всем государям. Мы до сих пор никак не обустроим должным образом нашу небольшую страну.

Екатерина весело рассмеялась:

– А было время, в начале моего царствования, когда многие правители, ученые, философы полагали, что мы ходим на четвереньках, и желали научить нас ходить на двух ногах.

– В самом деле? – не ложно удивился Фиц-Герберт. Екатерина изволила ему благосклонно улыбнуться: