Екатерина Великая. Греческий прожект

– А вот вам интересный анекдот: вообразите: десять лет назад, прочитав сочинение Мерсье де ла Ривиера, французского писателя с замечательным талантом, издавшего в Париже сочинение «О естественном и существенном порядке политических обществ», я пригласила его к нам. Ехал он долго, а мне недосуг было его дожидаться, как раз в то время я собрала депутатов со всей России в Москве для работы над усовершенствованием законов. Господин Ривиер же, по приезде своем, немедленно нанял три соседствующих дома, тотчас переделал их: парадные покои превратил в приемные залы, над коими прибил надписи пребольшими буквами – «Департамент внутренних дел», «Департамент торговли», «Департамент юстиции», «Департамент финансов» и так далее, а прочие помещения превратил в комнаты для присутствия.

Слушатели здесь дружно рассмеялись, но государыня, чуть улыбнувшись, продолжала:

– Философ вообразил себе, что я призвала его в помощь мне для управления империею, и для того, чтобы он сообщил нам свои познания и извлек нас из тьмы невежества. Вместе с тем, он приглашал некоторых жителей столицы, русских и иноземцев, коих ему представили, как людей сведущих, явиться к нему для занятия различных должностей соответственно их способностям. Все оное наделало шуму в Санкт-Петербурге. Между тем я вернулась и прекратила сию комедию. Я вывела законодателя из заблуждения. Несколько раз поговорила я с ним о его сочинении, и рассуждения его, признаюсь, мне понравились, потому что он был неглуп, но чрезмерное честолюбие немного помутило его разум. Я, как следует, заплатила за все его издержки, и мы расстались довольные друг другом.

Завершив свое повествование, императрица заулыбалась.

– Вижу, – сказала она, – рассказ мой вас позабавил.

Все стали высказывать свое мнение, но императрица жестом руки остановила их, сказав:

– Не будем обсуждать бедного философа: он оставил намерение быть первым министром и уехал довольный, как писатель, но несколько пристыженный, как философ, коего честолюбие завело слишком далеко. Лучше поговорим о другом, – предложила она, лукаво поглядывая на своего любимца.

Все заинтригованно переглянулись и обратили взоры на императрицу. Она помолчала, потом обведя всех взглядом, молвила:

– Однако я уверена, господа посланники, что ваши красавицы, модники и ученые теперь глубоко сожалеют о вас, что вы принуждены путешествовать по стране медведей, между варварами, с какой-то скучною царицей. Я уважаю ваших ученых, но лучше люблю невежд. Сама я хочу знать токмо то, что мне нужно для управления моим маленьким хозяйством.

– Ваше Величество изволите шутить на наш счет, – первым возразил граф де Сегюр, – но вы лучше всех знаете, что думает о вас Франция. Слова великого Вольтера, как нельзя лучше и яснее выражают Вашему Величеству наши мнения и наши чувства. Скорее, вы можете быть недовольны тем, что необычайное возрастание вашего «маленького хозяйства» внушает некоторым образом страх и зависть даже значительным державам.

Выслушав его, императрица сделала серьезное лицо и сказала укоризненно:

– Однако, любезнейший граф, ваш король не желает, чтобы я выгнала из моего соседства ваших союзников – турок. Нечего сказать, хороши ваши питомцы, они делают вам честь! Что, естьли бы вы имели в Пьемонте или Гишпании таковых соседей, кои ежегодно заносили бы к вам чуму и голод, истребляли бы и забирали бы у вас в плен по двадцать тысяч человек в год, а я взяла бы их под свое покровительство? Что бы вы тогда сказали? О, как бы вы стали тогда упрекать меня в варварстве!

Луи де Сегюр, придя в замешательство, изрядно покраснев, беспомощно оглянулся на присутствующих; чуть замешкавшись, он все же возразил:

– Ваше Величество, мой король печется в первую очередь об утверждении мира, о сохранении равновесия Европы…

– А я полагаю, – прервал его хриплым, но пламенным, голосом фон Герц, у коего болело горло, – постыдною сию ложную и близорукую политику, по которой сильные державы вступают в союзы и делаются союзниками грубых и жестоких мавров, алжирцев, аравитян и турок, в разные времена, бывших бичом и ужасом образованного человечества!

Во всю его речь, Екатерина, не спускавшая с него ласковых глаз, благосклонно ему кивнула. Вдруг повозка остановилась. К ней приблизился один из камергеров и что-то прошептал на ухо. Императрица, одарив всех веселым взглядом, сообщила:

– Мы, господа, у стен Смоленска. Здесь нас достойно встретят, а засим, размещайтесь, там, где велит граф Безбородко. Не беспокойтесь касательно оплаты места жительства, и обедов. Все оное оплачивается русской казной. Кстати, отобедать прошу жаловать за мой стол, завсегда буду рада вас видеть. В Смоленске нам предстоит остаться на три дни, понеже все мы устали, а некоторые, – она бросила заботливый взгляд на Мамонова, – не совсем здоровы. Мы проехали Городец, Порхово, Бежаницы, Великие Луки, Велиж. Пора и отдохнуть, хотя меня ожидает тамо множество приезжих со всех сторон Европы. Надобно будет принять дворянство, городские власти, купечество, духовенство, а вечером, для вас и смолян, я дам бал.