Екатерина Великая. Греческий прожект

– Приятственно слышать, господин Кобенцель. Что скажете вы, Фитц-Герберт, – полюбопытствовала императрица, обернувшись к аглинскому дипломату.

– Естьли сказать правду, так это незавидное место: видишь токмо развалины да избушки, – смело заявил тот.

Екатерина усмехнулась и обратилась к графу де Сегюру:

– Ваша очередь, мсье Луи-Филипп.

Зная острый язык графа, императрица настороженно ждала ответ. Тот не замедлил глубокомысленно объявить:

– Киев представляет собою воспоминание и надежды великого города.

Императрица засмеялась:

– Можливо вы и правы… Тут уместно вспомнить русскую поговорку: «Без надежды, что без одежды: и в теплую погоду замерзнешь».

Засим, немного помолчав, императрица молвила:

– Вот, господа, ваши совершенно разные ответы, полностью отражают народы, кои вы собой представляете.

Все не без опаски заулыбались. Помедлив, государыня продолжила:

– Ну, а теперь, скажите, какие люди вам тамо особливо понравились?

Первым вызвался поделиться впечатлениями граф де Сегюр: – Мне было весьма приятственно свидеться с прибывшим из Варшавы графом Отто Штакельбергом. Я познакомился с ним в бытность мою в Варшаве, перед приездом в Россию. Однако, вообразите, он был не похож на себя в Киеве. В Варшаве он был другим человеком.

– В каковом смысле? – полюбопытствовала императрица.

Сегюр кивнул, дескать, сейчас все объясню.

– В Польше он был гордый и важный, как себя бы вел тамошний вице-король. Привычка властвовать придавала некоторую важность его движениям и медленность его речи, что показывало в нем сильного человека, который привык внушать уважение и заставлять молчать. Здесь же, при вашем дворе, Ваше Величество, он превратился в придворного, едва заметного в толпе. Мне даже показалось, что я вижу развенчанного монарха.

– Он и был развенчан, – ответила с сарказмом императрица, – мне донесли, что в Польше он вел себя слишком дерзко, пользуясь своей властью, однако, – императрица усмехнулась, – надобно отдать ему должное: он сумел выпутаться из неприятного положения.

Граф де Сегюр, неожиданно, даже для себя, рассмеялся. Успокоившись, он, оглядев всех, увидел, что императрица и все остальные недоуменно поглядывали на него, ожидая объяснение оному смеху.

– Мне рассказывали, господа, – начал граф, – что барон Тугут, будучи проездом в Польше, пожелал представиться королю Станиславу. Войдя в залу аудиенций, он увидел человека, обвешанного орденами и окруженного высшими сановниками двора. Приняв его за короля, барон сделал перед ним три поклона. Ему заметили, что он ошибся, и указали на короля, коий сидел в углу и запросто разговаривал с двумя-тремя лицами.

– Да-а-а-а, – заметил фон Кобенцель, поглядывая на императрицу.

– Вот такие у меня вельможи! – заметила не без иронии императрица. – Однако, что-то мы много говорим о графе Штакельберге, не думаю, что он достоин того. – Она обратилась к аглинскому посланнику:

– А вы, граф Фитс-Герберт, скажете нам еще о ком-нибудь?

Поджарый граф, наконец дождавшийся своей очереди, важно изрек:

– О, Ваше Величество, мне импонировали колоритные поляки, кои толпами появлялись в нашей компании. Я познакомился с графами Браницким, Потоцким, Мнишек, князем Сапегой, княгиней Любомирской, коя, кстати, шепнула мне, что ходят слухи о десяти русских полках направляющихся в Польшу.

Екатерина, скользнув по нему своим проницательным взглядом, паки иронически усмехнулась:

– Поляки весьма пугливый народ, сие всего лишь слухи, граф! Императрица помолчала, затем обратилась к фон Кобенцелю: – Ну, а на вас кто произвел впечатление, граф?

Тот весело ответствовал:

– Мне, Ваше Величество, пришелся по душе генерал Суворов! Он весьма любопытный человек! Как я понял, он отчаянный храбрец, и, ходят слухи, что он берет чины своею саблею. Мне рассказывали, где предстоит опасное дело, трудный или отважный подвиг, начальники посылают Суворова. Сказывают, что он невежлив и груб, с равными себе, но любит своих солдат, а те его обожают. Правду сказать, он премного чудаковат и даже сумасброд, но думаю, так он защищается от многочисленных завистливых соперников.

Императрица благосклонно кивнула:

– Еще говорят, – почтительно отозвалась она, – что он ненавидит лениться, а для того, чтоб не разоспаться, держит в своей палатке петуха, коий будит его рано утром.

Все дружно рассмеялись. У гишпанского посла, графа Нормандеса, известного своей ленцой, выступили слезы, он никак не мог успокоиться и смеялся дольше всех.

– Вот еще, – вспомнил де Сегюр, – вам, Ваше Величество, представили моего земляка де Ламета, коий приехал сюда в феврале. – Императрица кивнула. – Так вот, – продолжил он, – когда Суворов встретился с Ламетом, человеком не слишком мягкого нрава, то имел с ним довольно забавный разговор, который я сей же час приведу вам, поелику я там был.

Императрица оживилась:

– Любопытно, господин посол! Рассказывайте!

Де Сегюр в лицах, меняя голос, принялся за повествование:

«Ваше отечество?» – спросил Суворов отрывисто. «Франция». – «Ваше звание?» – «Солдат». – «Ваш чин?» – «Полковник». – «Имя?» – «Александр Ламет». – «Хорошо».