Эхо и империи

Но вместо этого я решила принять его. Просто размеренно дышать, как меня учил психотерапевт.

Вдох, выдох.

Осознанность и принятие, а не сопротивление и отрицание.

И я позволила видению возникнуть, не пытаясь противиться ему.

Золотой дым рассеялся, и передо мной возник утес. Слева над сверкающим океаном виднелся разноцветный закат. Справа от меня на выставленных рядами стульях сидели нарядно одетые люди. Впереди перед златовласой женщиной, которую я видела раньше, стоял лорд Банион и держал ее за руки.

Еще одна женщина стояла перед ними в темно-синей мантии.

– Зарек, берешь ли ты эту женщину в жены? – заговорила она. – Как свою истину, свой свет. Как свою величайшую любовь. Узы, что возникнут сегодня, сохранятся навечно.

– Беру, – с улыбкой ответил Банион. Его глаза блестели от слез. – Я люблю тебя, Элеанор. Сильнее всего на свете.

– Элеанор, берешь ли ты этого мужчину в мужья? Как свою истину, свой свет. Как свою величайшую любовь. Узы, что возникнут сегодня, сохранятся навечно.

Она улыбнулась ему, не видя никого вокруг, кроме колдуна.

– Беру. Я тоже люблю тебя, Зарек.

– Я объявляю вас мужем и женой. Сегодня, завтра и всегда.

Элеанор держала в руках пестрый букет цветов, и когда двое поцеловались, она прислонила его к округлившемуся животу – сквозь тонкое платье было отчетливо видно, что она в положении.

Зрители принялись аплодировать, когда пара, улыбаясь и смеясь, повернулась поприветствовать собравшихся в роли мужа и жены. Но налетел золотой дым и унес меня со свадьбы и из воспоминания лорда Баниона.

Я вновь оказалась в крепости, а рядом валялось опрокинутое ведро из дворового туалета. Мне потребовалось время, чтобы сориентироваться, успокоиться и вытереть кровь под носом.

Как всегда, пошла кровь. Но боль, которую я обычно испытывала, была не такой острой, лишь слабо отдавала в затылке.

Хм. Возможно, эту дикую собаку все же можно научить не кусаться.

– Дрейк, – окликнул Джерико неподалеку, – у тебя такой вид, будто ты увидела призрака.

– Весьма точное описание. – Обернувшись, я увидела, что он нес целую кипу дров. – Напомни-ка, почему тебе выделили должность дровосека, а мне уборщицы туалетов?

Он пожал плечами.

– Мика меня любит.

– Нет, она тебя ненавидит.

– Что ж, значит, тебя она ненавидит сильнее. – Он нахмурился. – У тебя было еще одно видение?

– Как ты это понял?

– Удачная догадка. Было плохо?

– Нет, – я помотала головой. – То есть было. Но на этот раз не было боли. Во всяком случае, такой сильной. Я не пыталась сопротивляться. Я приняла ее, как советовал Лазос.

– Хорошо.

– Да ничего хорошего. В этом воспоминании Банион был счастлив, Джерико, – сказала я. – В нем была его свадьба на шикарном утесе на фоне заката. Его жена беременна. Они были похожи на нормальную, безумно влюбленную пару.

Приятное выражение его лица исчезло.

– И?

– Лазос сказал, что эта магия позволяет объективно взглянуть на воспоминания, мгновения, заточенные во времени. А в некоторых из этих воспоминаний Банион… он не был злодеем, как я ожидала. Он просто человек, который испытывал боль и страдания, надежду, любовь и потерю. Все. Как и любой другой человек.

– Послушай меня, Дрейк. И послушай внимательно. Мне все равно, что ты видишь в этих отголосках. Банион – дьявол, поняла? Он убил моих родителей, сжег их заживо и оставил нас с братом сиротами. Чудо, что мы выжили.

Я тут же поникла. Конечно, воспоминания, в которых он сжег дворец, я тоже видела.

– Я знаю. Прости. Моего отца он тоже убил.

Парень отвернулся, пряча боль, которая тотчас промелькнула в его темных глазах.

– Я должен идти.

– Но Джерико…

– Я должен идти, – повторил он. И ушел.

Я закончила работу с тяжелым сердцем. Утешало, что мне больше не придется заниматься уборкой туалетов, по крайней мере, в ближайшее время. Я поужинала – опять безвкусной и лишенной запаха размазней с рисом и бобами.

Глория развлекала меня и еще нескольких крепостных историями о своей молодости, блестящей жизни среди вечеринок, красивых женихов и путешествиях по всем уголкам империи.

Она не упоминала об убийстве троих своих мужей, а я не стала спрашивать. О некоторых вещах мне было лучше не знать.

Я отправилась в кровать с гудящей от избытка второсортного алкоголя головой и больным от недостатка второсортной еды желудком, но тут же заснула.

Той ночью мне снилось чудовище. То, что врывалось в крепость и охотилось на заточенных внутри людей, но вот перед глазами появился Джерико. Пока он сражался с чудовищем, я увидела лицо Лазоса, который повторял снова и снова: «Никто не должен об этом узнать».

Единственным чудовищем, с которым я столкнулась поутру, было сильнейшее похмелье от выпитого вчерашним вечером. А еще в моей голове зародилась одна ясная мысль, которая уже давно должна была меня посетить: я не доверяла Лазосу. Он скрывал правду от крепостных, в чем сам признался. А потому какие у меня могли быть гарантии, что он не скрывал что-то от меня? Здесь весьма дурно пахло, и вряд ли виной тому были только отхожие места.