Эхо между нами

Сойер нерешительно подходит ко мне, давая возможность отступить, если захочу, но я остаюсь неподвижной, потому что его близость – это то, что я хочу почувствовать снова. Он касается одного из моих локонов, и от легкого прикосновения к моей голове по спине пробегают приятные мурашки.

– Я вижу красоту, – его голос так глубок, так искренен, что вибрирует у меня внутри, – вижу кого-то умного, веселого, уверенного в себе и уникального.

Я вглядываюсь в его лицо, в его глаза, отчаянно пытаясь увидеть что-то еще, ожидая, что он скажет об опухоли, как это сделал бы Лео, но он этого не делает, вероятно, потому, что не понимает моей ситуации полностью. Лео видел, как мучительно умерла моя мама. Он видел, как это повлияло на меня, на моего отца, как это разорвало нашу семью и перевернуло нашу жизнь с ног на голову.

– Я вижу кого-то, с кем мне нравится быть, – продолжает Сойер, – и я надеюсь, что вижу кого-то, кому нравится быть со мной.

Мое сердце замирает, потому что мне нравится быть с ним. Так невероятно сильно, и то, что он чувствует то же самое, что и я, согревает каждую частичку меня. Он знает, что я больна, но не понимает, что ждет нас в будущем, если он решит заботиться обо мне.

Я не хочу, чтобы это заканчивалось, но, если наши отношения станут еще более серьезными, мне придется сказать ему правду: я умираю. По милости Божьей, Сойер видит не мою опухоль, а меня, и я эгоистично не хочу его терять.

Нервы пируют в моем животе, так как я не знаю, что делать. Быть с ним или просто около него. Не знаю, стоит ли мне бежать, чтобы спасти нас двоих от боли, или, может быть, будет лучше, если я вообще не буду убегать.

– Мне тоже нравится быть с тобой, – хотя это и не новое заявление, но есть что-то в том, как я становлюсь застенчивой, когда произношу эти слова, и в том, как его глаза при этом блестят от счастья. Это делает момент крайне приятным, но и пугающим одновременно.

На лестнице слышатся шаги, и Сойер оглядывается через плечо. Мой пульс учащается, так как там никого нет, но мы вместе слышим шаги, спускающиеся вниз по ступенькам. Сойер встает передо мной, как будто может защитить меня от невидимого.

– Кто там? – спрашивает он, но никто не отвечает.

– Сейчас четыре сорок пять, – говорю я. – Это происходит каждое утро в это время. То же самое, что и в полночь, но эти шаги всегда тяжелее, темнее, чем те, что ночью.

Мы смотрим, ничего не видя, но волосы на моих руках встают дыбом, и когда я смотрю вниз, то вижу, что кожа Сойера тоже вся в мурашках. Он чувствует ее, эту энергию, этого призрака. Я улыбаюсь и провожу руками по его рукам.

– А теперь ты веришь?

Сойер поднимает бровь и снова обращает свое внимание на меня.

– Думаю, что это старый дом, который оседает с изменением атмосферного давления.

Я соблазнительно наклоняю голову и надуваю губы.

– Так вот, во что ты веришь?

Мне нравится, как темнеют глаза Сойера, когда он смотрит на мои губы.

– Какой ответ дает мне больше шансов снова поцеловать тебя?

Я смеюсь, и, когда он наклоняется, чтобы снова поцеловать меня, дверь наверху лестницы открывается, заставляя нас с Сойером подпрыгнуть.

– Я вижу тебя на мониторе, – говорит папа, и клянусь богом, что краснею с головы до ног. – Ты должна зайти домой, а Сойер должен решить, как ему поступить.

– Отлично, – шепчу я и отдаю должное Сойеру, когда он протягивает мне руку. Я беру ее, и мы идем, сцепив пальцы, вверх по лестнице.

– Сэр, – говорит Сойер, когда папа встает в дверях, показывая нам, чтобы мы вошли. Оказавшись внутри, я вижу маму за роялем. Она поворачивает голову, и, когда наши глаза встречаются, странное электричество ударяет меня с головы до ног. Я столбенею, а потом весь мир переворачивается. Быстро, слишком быстро. Голова кружится, и я шатаюсь.

– Вероника? – произносит Сойер, и тут меня обнимает сильная рука. Я не отвечаю, не могу ответить. Как будто мой язык стал слишком большим. Сойер говорит, папа говорит, слышится жужжание, а потом наступает полная и пугающая тишина. Пол подо мной прогибается, и я падаю. Как перышко, опускаюсь в яму, а потом меня подхватывают.

Звук возвращается, как будто кто-то буквально щелкнул выключателем, и я снова могу моргать, говорить, функционировать. Когда я пытаюсь встать на ноги, то чувствую под собой что-то мягкое. Диван. Я лежу на диване. Сажусь, и тут же чьи-то руки удерживают меня на месте. Папа. Это папа. Его испуганные глаза впились в мои.

– Ты в порядке, орешек? – он спрашивает тихо. Этот разговор предназначается только для нас.

– Да, – говорю я, а потом делаю то, что поклялась маме никогда не делать. Я лгу. Непосредственно. О моем здоровье. Я же обещала. Но она тоже обещала. Что все будет хорошо. Но хорошо не было, и теперь, если я не буду лгать, потеряю то, что нашла сегодня вечером. А я не могу позволить этому случиться. Еще нет. – Голова раскалывается.

Папа опускается на кофейный столик, и я поражаюсь тому, что он не рухнул под его весом. Он проводит рукой по лицу, как будто устал, а потом смотрит мне прямо в глаза. Я работаю над тем, чтобы выглядеть нормально. Вдох, выдох, моргание.