Экипаж

И тут девушка не выдержала. Она размахнулась, чтобы влепить Игорю пощечину, но он легко перехва­тил ее руку.

—  Постой, я объясню...

—   Сволочь! Сволочь! Какая ты сволочь... Пусти немедленно!

—  Но мы же договорились! — жалобно закричал он. — Никаких обязательств, полная независимость.

а»

Ты ж сама говорила: я все понимаю, я тоже так думаю, я современная женщина!

—  Дурак! Идиот! Я тогда все, что угодно, сказала бы... Я говорила то, что ты хотел слышать! Мне так хотелось тебе понравиться... Эх ты, у тебя столько женщин было, и все равно ты ничего не понял. Что бы мы ни говорили, внутри все мы одинаковые: все хотим замуж, хотим детей, хотим чтобы рядом был -один, только один — и был навсегда!.. Да на что мне независимость, на что мне современность? Я-то ведь тебе изменять не собиралась!

— Пришла случайно старая знакомая, за пластин­кой, — вставил наконец свое слово Игорь. — А ты подняла скандал, как истеричка, как базарная баба!

— А я и есть истеричка. Потому что я тебя люблю. Это тебе легко быть спокойным — тебе ведь все рав­но, есть я, нет меня... Ну ладно, я даже рада. Лучше вовремя оторвать, пока не приросла всей кожей, мя­сом...

—  А уж как я рад, ты себе и представить не можешь, — сказал Игорь сдавленным голосом.

Не глядя на него, Тамара вышла из комнаты. А Игорь лег на диван и нарочно громко запустил му­зыку.

Ненароков сидел в гостях у своей бывшей жены. То есть Али в комнате, собственно, не было — Ва­лентин разговаривал со своей бывшей тещей.

—  Усть-Каменогорск? — удивилась Евдокия Пет­ровна. — Это где ж такое?

— Северный Казахстан... Работа как работа. Почти как здесь... Вот отгулы накопились, я и приехал. Так захотелось посмотреть на него — сказать не могу.

— А он ведь в садике? Только к шести вернется, — виновато сказала Евдокия Петровна. Валентин огор­чился:

—  Зачем же вы его в садик:                         Вздохнув, теща позвала:

—  Алечка! Может, выйдешь все-таки?

—  У меня голова болит, — ответил злой голос из другой комнаты. Валентин встал, прошелся из угла в угол.                        

—  Евдокия Петровна, как же вы-то не повлияли? Нельзя ему в садике... Он заикается, ему там очень плохо будет.

Тут из-за двери появилась Аля.

—  Хуже, чем с тобой, ему нигде не будет, — ска­зала она едко. — И нет у меня возможности его дома держать. Ты нас бросил, а мама болеет.

Ненароков подумал вдруг, что время вернулось на­зад: вот он в своей комнате, рядом жена, он с ней ругается — все по-старому. Но комната была уже другая: не его, а какая-то женская, и Аля давно перестала быть его женой, и ругалась она с ним теперь иначе: холодно и надменно, как с чужим.

—  Ладно. Раз уж приехал, то увидишь Алика. Но только на полчаса и в нашем с мамой присутствии...

У Ненарокова даже тубы затряслись от обиды.

—  Но почему полчаса? Почему при вас? Я ведь не в колонию приехал к преступнику малолетнему?

—  А чтоб ты его против нас не настраивал!

Валентин видел через забор, как гуляют во дворе дети. Кто копал снег лопаткой, кто лепил из снежных комьев бабу. Был тут и Алик. Он стоял в" сторонке от всех, тепло укутанный, замотанный еще сверху Алиным шарфом, с надвинутой на глаза шапкой и оттопыренными, как у пингвина, руками в рукавич­ках. Сердце в Ненарокова сжалось от любви и жа­лости.

...Когда дети построились парами и вышли на ули­цу, Алик поплелся сзади всех. Детишки смеялись, кричали, только Алик молчал и ни с кем не вступал в разговор. Валентин шел поодаль и смотрел на сына. Вдруг Алик остановился: шапка, которая была ему велика, совсем сползла на нос, так что он ничего уже не видел. А пестрая веселая вереница детсадовцев с воспитательницей во главе двигалась дальше. Никто не заметил этого маленького ЧП.

Тогда Валентин подошел, поправил Алику шапку. Тот не удивился, а только обрадовался, узнав отца. И вдруг Ненароков, сам не понимая почему, поднял сына на руки и зашагал с ним назад, потом за угол, потом в какие-то ворота. И остановился там.

Очень скоро на улице послышался шум, голоса: «Ненароков! Ты куда девался? Ненароков! А ну вы­ходи сейчас же!» — слышался крик воспитательни­цы. Валентин вздрогнул и даже шагнул непроизволь­но вперед, но потом сообразил, что это кричат не ему, а Алику.

Валентин прижал палец к губам, показывая, что откликаться не надо, и Алик понял, кивнул головой.

До областного города они добрались на рейсовом автобусе. Алик устал. Он хныкал, капризничал, про­сился к матери:

— Ма... Ма... Де ма?

А Ненароков на каждой остановке с тревогой гля­дел на дверь: не догнала ли их погоня, не войдет ли сейчас в автобус Аля.        

В аэропорту, в зале ожидания, Алик спал на ска­мейке, а Валентин ел у буфетной стойки пирожок.

И вдруг он увидел Алю. Она шла к нему от дверей, раскрасневшаяся от волнения, решительная, а за ней шагал милиционер.

—  Куда дел ребенка? — закричала Аля еще из­дали.

—  Ну что ты кричишь? Вон он, спит, — устало ответил Валентин. Он с самого начала понимал, что ничем хорошим его бессмысленная затея кончиться не может.

—  Здравствуйте, Валентин Георгиевич, — неловко сказал милиционер. Но Алю такое мирное начало раз­говора не устраивало.