Экономические истоки диктатуры и демократии (Экономическая теория). 2015

В предыдущем разделе рассматривалась модель, в которой богатым приходилось выбирать между репрессиями и демократизацией для предотвращения угрозы революции со стороны бедных, которые до этого были исключены из политической системы. Мы также исходили из того, что средний класс, как и бедные, был вне политической системы. Поэтому демократизация давала среднему классу, так же как и бедным, политическую власть, и таким образом средний класс играл важную роль, влияя на баланс между репрессиями и демократизацией. При многочисленном и относительно богатом среднем классе богатые ожидали, что в демократии они не столкнутся с высокими налогами, и была большая вероятность, что они предпочтут скорее демократизацию, чем репрессии.

В данном разделе анализируется сходная игра. Однако на сей раз и богатые, и средний класс являются частью правящей коалиции и должны вместе решать, обещать ли перераспределение в пользу бедных при существующем режиме, проводить ли демократизацию или применить репрессии. Ключевой вывод анализа в том, что богатые всегда настроены в пользу репрессий больше, чем средний класс. Тому есть простая причина: богатые теряют от пререраспределяющих налогов больше, чем средний класс.

Это различение отношения богатых и среднего класса к репрессиям дает возможность формализовать часто проводимое различение сторонников мягкой и жесткой линий в диктатурах. Утверждается, особенно в контексте латиноамериканских и южноевропейских переходов к демократии, что нередко имеет место раскол внутри элит, контролирующих диктатуры: сторонники жесткой линии хотят применять силу, чтобы продлить существование диктатуры; сторонники мягкой линии пытаются управлять «мягкой посадкой» в демократию.

Но кто такие сторонники жесткой и мягкой линий? Очевидно, что элиты в недемократических режимах неоднородны, но каковы главные источники этой неоднородности? Наша трехклассовая модель дает простой ответ, помещая сторонников мягкой линии в число представителей среднего класса, а сторонников жесткой — в число представителей богатых. В главе IX мы показываем, что могут быть и иные расколы элит, например, между землевладельцами и капиталистами по тем же линиям, но в данном разделе в центре нашего внимания трехклассовая модель, в которой единственное различие в элитных подыграх сосредоточено в уровнях дохода, а не в видах деятельности, приносящих эти доходы.

Экономическая модель в этом случае та же, что и прежде, с тремя группами агентов. В недемократии, когда богатые и средний класс имеют различные предпочтения, нужно предложить способ агрегирования их расходящихся предпочтений, особенно в отношении решения о применении репрессий к бедным. До сих пор в этой главе при моделировании частичной демократии мы рассматривали ее как ситуацию, в которой одни лишь предпочтения среднего класса определяли государственную политику, по крайней мере если она не подвергалась ограничениям из-за угрозы революции. Здесь мы принимаем иной подход, при котором значимыми оказываются предпочтения и богатых, и среднего класса. Мы предполагаем, что государственная политика в недемократическом обществе выбирается в соответствии с утилитаристской функцией общественного благосостояния, так что решение о репрессиях максимизирует взвешенную сумму полезностей богатых и среднего класса.

Такой подход может быть обоснован различными способами, но он является естественным расширением нашей модели в главе IV, в которой параметр % отражал власть элит в демократии. Мы утверждали (и подкрепили свою аргументацию в приложении к главе IV), что многие модели демократической политики позволяют предложить различные микроэкономические основания для введения %. Таким образом, вообще говоря можно рассматривать демократическую ставку налога как максимизирующую взвешенную сумму полезностей, а модель медианного избирателя как особый случай с % = 0. Аналогичная аргументация позволяет рассматривать проблему агрегирования предпочтений внутри элиты таким же образом и считать, что решение о репрессиях максимизирует взвешенную сумму полезностей богатых и среднего класса. Так, можно рассматривать контроль элит как ограниченную форму демократии (примером служит большинство европейских и латиноамериканских стран до введения всеобщего избирательного права), в рамках которой политические партии конкурируют лишь за голоса членов и фракций элит. Для простоты (и без того чтобы это повлияло на основные результаты) мы идем далее, делая допущение о том, что веса предпочтений различных подгрупп элит одни и те же, так что решение о репрессиях просто максимизирует сумму полезностей элит.

Пусть снова имеется возможность демократизации и по-прежнему обещание богатых перераспределять доходы в пользу бедных не является вполне достоверным, поскольку элиты могут изменить ставку налога после того, как угроза революции спадет, с вероятностью 1 - р.