Эксперименты империи. Адат, шариат и производство знаний в Казахской степи

Во второй половине XIX в. идея кодификации утрачивает актуальность. Это изменение не было связано с тем, что имперские чиновники внезапно осознали бесплодность дальнейших попыток по отделению адата от шариата и вытекающих из этого бюрократических проволочек. Появились другие подходы для решения этой проблемы. Реформы 1867–1868 гг., изменившие систему управления Казахской степью, оказали влияние и на местное судопроизводство. Империя вновь заявила о том, что она поддерживает адат. Однако эта поддержка уже не сводилась к адаптации казахских судебников для русских канцелярий. Речь не шла также и о том, что империя сможет активно задействовать местных знатоков права как советников в русских колониальных учреждениях (уже знакомая нам идея словесного мирового суда, прописанная в Положении по управлению оренбургскими казахами). Своеобразной подменой проекта кодификации стало сотворение народного суда, заседатели которого должны были выбираться и называться биями, а разбор исков следовало осуществлять только на основании адата. Считая, что эта реформа имеет более реальную, чем кодификация, перспективу для успешной колониальной трансформации казахского обычного права и последующей русификации, т. е. замены норм местного права русскими законами, имперская администрация вновь допустила серьезный просчет. Бии, которые должны были находиться под бюрократическим контролем и стать фактически русскими чиновниками[757], продолжали использовать комплексные судебные практики — применяя нормы и адата, и шариата. Причем такая ситуация была характерна для разных регионов Казахской степи, не только в Сыр-Дарьинской области, которая из‐за соседства с центральноазиатскими ханствами, вошедшими в состав Российской империи, и значительного развития оседлости среди казахов признавалась наиболее уязвимым регионом с точки зрения противодействия распространению ислама. В Степном генерал-губернаторстве гибридность правовых практик также была хорошо выражена, несмотря на то что казахи этого региона в силу удаленности от крупных исламских центров и кочевого образа жизни объявлялись империей все еще поверхностными мусульманами, тяготеющими не к шариату, а к адату. Осознание того, что реформы правительства не пошли по намеченному плану, стало для многих чиновников моментом истины и рефлексии по поводу выбора собственной тактики колониального управления. Несмотря на значительное изменение текущей конъюнктуры, когда исламофобия достигала более резонансного проявления, чем во времена В. В. Григорьева, отношение к адату и шариату все еще оставалось неоднозначным. Одни чиновники использовали различную политическую риторику вокруг ислама, предполагая командно-административными методами устранить так называемые «местные перегибы» с шариатом[758]. Другие признавали важность правовой гибридности, считая, что поддержка шариата не может помешать колониальному управлению, а репрессии против кади и биев сделают дальнейшую интеграцию Казахской степи в состав империи еще более проблематичной[759].