Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

— У всякого разветвленного заговора есть своя идеология. Есть свой идеолог… Мысль о богоизбранности России, о ее мистическом предназначении создает расистский заряд чудовищной силы, который отравляет людские сердца. Поклонники этой теории уже составляют миллионы. Мало будет изловить нового бесноватого фюрера Сарафанова. Мало будет учинить над ним второй Нюрнбергский процесс. Предстоит глубинная чистка зараженного антисемитскими ядами общества. Чистка, которая охватит армию и ФСБ, политические партии и так называемые «патриотические организации», и даже саму православную церковь с ее антиеврейским подтекстом. У нас собрана обширная информация о нелегальной фашистской сети, и нам будет с чего начать…

Сарафанов чувствовал, что обнаружен. Его безопасность являлась мнимой. В ночи по пустынной рязанской трассе, по лесным колеям светят воспаленные фары, мчатся машины. И сейчас за стенами беззащитной избы раздастся железный рев, в дверь застучат, вломится ОМОН с оружием, с наручниками, с ненавидящими лицами. И от этого предчувствия у Сарафанова — удушающая слабость и немощь.

Агаева сменил депутат Государственной Думы Лумпянский. Обычно миловидный, застенчивый, с голубыми глазами и девичьим румянцем, теперь он был похож на разъяренного экзекутора, чьи мышцы, рывок головы, блеск глаз и оскал зубов вкладывались в секущий удар бича, от которого вздрагивала подвешенная на дыбу жертва.

— Давно пора принять «Закон об антисемитизме»! Если мы хотим подавить фашизм, нам необходимо ввести «нюрнбергское законодательство»! Пусть оно воспроизводит закон двадцать второго года, позволявший расстреливать рьяных антисемитов!.. Это будет единственный случай, где мы нарушим мораторий на смертную казнь! И пусть нас Европа поймет! Мы боремся у себя с тем, что может превратить не только Россию, но и страны Европы в фашистский ад!

Действо, которое транслировало телевидение, было какой-то пресс конференцией. Лысенький очкастый ведущий давал слово участникам, которые сидели за длинным столом, напоминавшим трибунал. Сарафанова бил озноб. Безвольная душа трепетала от мысли, что его схватят, закуют, поместят в «одиночку». И последуют нескончаемые ночные допросы, крики следователя, побои, слепящий свет лампы. Из него станут выбивать показания на людей, перед которыми он благоговел, — на писателей и художников, философов и богословов, генералов и академиков. По истечении времени их всех с затушеванными синяками и наспех залеченными ранами, исхудалых и немощных, привезут на процесс в Колонный зал Дома Союзов. Среди белоснежного мрамора и хрустальных люстр государственный обвинитель в полувоенном френче, в очках, с интеллигентной бородкой станет требовать для всех смертной казни.

На экране появился Ефимчик.