Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

— На сей раз, господа, — сказал он, войдя во дворец, — во всем этом нет ни аристократов, ни священников, ни шуанов, ни вандейцев; это дело рук якобинцев, только якобинцы хотят меня убить!.. На сей раз я знаю, кто виноват, и никто меня не переубедит!.. Это зачинщики сентябрьских убийств, это грязные злодеи, которые постоянно участвуют в заговорах, в открытых мятежах и сплоченным строем выступают против общества и всех правительств, сменяющих друг друга. Не прошло и месяца, как у вас на глазах Черакки, Арена, Топино-Лебрён и Демервиль пытались убить меня. Так вот, это та же клика, те же сентябрьские кровопийцы, версальские убийцы, разбойники тридцать первого мая, прериальские заговорщики, зачинщики всех преступлений, совершенных против всех правительств! Если нельзя связать им руки, надо раздавить их; надо очистить Францию от этих гнусных подонков: никакой жалости к мерзавцам! Где Фуше?

Он в нетерпении топнул ногой и повторил:

— Где Фуше?

Фуше предстал перед ним, весь покрытый пылью и известью.

— Откуда вы явились? — спросил его Бонапарт.

— Оттуда, где мне следовало быть, — ответил Фуше, — с развалин.

— Ну что! Вы снова скажете, что это роялисты?

— Я ничего не скажу, гражданин первый консул, — ответил Фуше, — пока не буду уверен в том, что мне предстоит сказать, а если выступлю с обвинением, то, будьте покойны, обвиню настоящих виновников.

— Так настоящие виновники, по-вашему, это не якобинцы?

— Настоящие виновники — это те, кто совершил преступление, и именно их поиском я сейчас занят.

— Черт побери! Не так уж трудно их найти.

— Напротив, очень трудно.

— Хорошо! Я сам знаю, кто это; я не полагаюсь на вашу полицию, у меня есть свои агенты, я знаю зачинщиков этого преступления и сумею схватить их и примерно наказать. До завтра, господин Фуше, жду ваших донесений. До завтра, господа.

Бонапарт поднялся в свои покои.

В кабинете у себя он застал Бурьенна.

— А, вот и вы! — сказал он. — Вы знаете, что произошло?

— Разумеется, — ответил Бурьенн. — Теперь уже весь Париж это знает.

— Да, и очень хорошо! Надо, чтобы весь Париж знал имена виновников.

— Будьте осторожны: тех, кого вы назовете, Париж приговорит.

— Кого я назову, черт побери! Конечно, якобинцев.

— Фуше другого мнения: он утверждает, что это заговор двух, от силы трех человек. А всякий заговор, в котором участвуют до пяти человек, расследуется полицией.

— У Фуше свои причины не придерживаться моего мнения, Фуше оберегает своих, разве он не был одним из их главарей? Разве я не знаю, что он вытворял в Лионе и на Луаре? Так вот, именно Луара и Лион объясняют мне, кто такой Фуше. Доброй ночи, Бурьенн.

И, выплеснув свой гнев, он тотчас успокоился.

Тем временем Фуше вернулся, как он выразился, к развалинам; там, вокруг всей улицы Сен-Никез, он еще прежде установил оцепление из полицейских агентов, задача которых состояла в том, чтобы по мере возможности сохранять место покушения в нетронутом виде.

На месте покушения он оставил Лиможца, или Четырехликого Виктора, как его прозвали в полиции из-за его способности играть четыре различные и совершенно противоположные друг другу роли: простолюдина, светского человека, немца и англичанина.

На этот раз речь для него шла не о том, чтобы перевоплотиться в кого-нибудь или переодеться кем-нибудь, а исключительно о том, чтобы пустить в ход драгоценнейшую способность, которой одарила его природа, способность распутывать нити самых таинственных и самых сокрытых заговоров.

Фуше застал его сидящим на стене и размышляющим.

— Ну что, Лиможец? — обратился к нему Фуше, продолжавший называть его тем прозвищем, какое дал ему вначале, приняв за каменщика.

— Ну что, гражданин! Прежде всего я подумал, что следует допросить кучера, поскольку он один с высоты своих козел мог видеть все, что происходило на улице в тот момент, когда он туда въехал. Вот что рассказал мне Цезарь, и, должно быть, это правда.

— А ты не боишься, что он со страху ослеп или просто был пьян?

Лиможец отрицательно покачал головой.

— Цезарь, — промолвил он, — это храбрец, которого на самом деле зовут Жерменом и которого окрестил Цезарем сам первый консул, когда в Египте на него напали трое арабов, а тот, заметив это, одного из них убил, а другого взял в плен. Возможно, что первый консул, который не любит быть ни у кого в долгу, и скажет, что кучер был пьян, но это не так.

— Ну хорошо, и что он видел? — спросил Фуше.

— Он видел человека, который помчался в сторону улицы Сент-Оноре, бросив за спину горящий шнур, и молоденькую девушку, которая держала под уздцы лошадь, впряженную в телегу со стоящей на ней бочкой. Девушка, разумеется, не догадывалась, что было в бочке. В бочке же был порох, и человек, который убегал, бросив шнур, успел поджечь его.

— Следует найти и расспросить эту девушку, — сказал Фуше.

— Эту девушку? — в ответ произнес Лиможец. — Пожалуйста, вот ее нога.

И Лиможец показал на оторванную от тела ногу в синем хлопчатом чулке и башмаке.

— А от лошади что-нибудь осталось?