Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

— Разумеется, я думал о Египте, разумеется, я думаю о нем еще и теперь, разумеется, буду думать о нем всегда и буду думать о нем еще больше, если вы вынудите меня возобновить войну. Но упаси меня Бог поставить под угрозу мир, который мы обрели так недавно, ради того, чтобы вновь завоевать эту страну. Турецкая империя трещит по всем швам и грозит вот-вот развалиться; ее место не в Европе, а в Азии; я буду содействовать тому, чтобы она продержалась как можно дольше, но хочу, чтобы, если она рухнет, Франция получила свою долю. Согласитесь, что если бы я захотел, то при той многочисленности боевых судов, которые я направляю на Сан-Доминго, мне ничего бы не стоило направить одно из них в Александрию. У вас там четыре тысячи солдат, которые должны были уйти оттуда десять месяцев назад; для меня они стали бы не препятствием, а предлогом. Я захвачу Египет за двадцать четыре часа, и на этот раз вам не удастся его отвоевать. Вы полагаете, что моя власть вводит меня в заблуждение относительно влияния, которое я оказываю сегодня на общественное мнение во Франции и в Европе. Что ж, я говорю вам это сам, моя власть недостаточно велика, чтобы я позволил себе необоснованную агрессию. Если бы у меня достало безумства напасть на Англию, не имея на то веской причины, мой политический авторитет, в большей степени нравственный, нежели материальный, немедленно рухнул бы в глазах Европы. Что же касается Франции, то, если вы заставите меня сражаться, я буду вынужден доказать ей, чтобы возбудить всеобщий гнев против вас, что мне навязали войну и не я спровоцировал ее. Вина целиком будет лежать на вас, а не на мне! Ну а теперь, если вы сомневаетесь в моем желании сохранить мир, выслушайте меня и судите сами, до какой степени я с вами искренен. Мне тридцать два года, и в тридцать два года я достиг такого могущества и такой славы, к которым трудно было бы что-либо добавить. И вы полагаете, что этим могуществом, этой славой я склонен беспричинно рискнуть в безнадежной борьбе? Нет, я решусь на это лишь в крайнем случае. Но, слушайте внимательно, вот что я сделаю тогда. Война будет совсем иной: никаких стычек и блокад, никаких подожженных кораблей, дымящихся где-нибудь посреди океана, чьи воды гасят пожар; нет, я поставлю под ружье двести тысяч человек и с огромной флотилией переправлюсь через пролив. Возможно, подобно Ксерксу, я пущу ко дну моря свою славу и удачу! И, в отличие от него, еще и свою жизнь! Ибо из такого рода походов не возвращаются без победы, в них либо побеждают, либо погибают!

Заметив удивление лорда Уитворта, Бонапарт продолжил:

— Ну да, милорд, высадка в Англии — это странное безрассудство, не так ли? Но что поделаешь? Я побеждал там, где побеждал Цезарь, почему бы мне не победить там, где победил Вильгельм Завоеватель? Что ж, коль скоро вы вынуждаете меня к этому великому безрассудству, я готов совершить его. Я подвергну опасности свою армию и свою жизнь; я преодолел Альпы зимой и знаю, как сделать возможным то, что кажется невозможным большинству людей. Но, если я одержу победу, самые дальние ваши потомки будут кровавыми слезами оплакивать решение, которое вы вынудите меня принять. У меня нет иных доказательств того, что я искренен, говоря вам: «Я хочу мира». Будет лучше для вас и для меня, если мы останемся в границах подписанного договора: уберите войска с Мальты, уберите войска из Египта, заставьте замолчать ваши газеты, изгоните с вашей территории моих убийц, ведите себя со мной доброжелательно, и я, со своей стороны, обещаю вам свою полную доброжелательность. Давайте сблизим наши народы, давайте сплотим их воедино, и тогда мы будем иметь такую верховную власть над миром, какую ни Франция, ни Англия не могут иметь по отдельности. У вас есть военно-морской флот, равного которому мне не удастся создать и за десять лет, даже если я потрачу на это все свои силы и средства; зато у меня есть пятьсот тысяч солдат, готовых пойти под моим начальством туда, куда я захочу их повести. Если вы хозяева моря, то я хозяин суши; так давайте подумаем над тем, как нам объединиться, а не сражаться друг против друга, и тогда мы по своей воле будем вершить судьбами всего остального мира!

Лорд Уитворт передал английскому правительству содержание своего разговора с первым консулом. К сожалению, будучи человеком порядочным и светским, но обладая посредственным умом, он не смог оценить той мысли, какую высказал в этой беседе первый консул.

На эту продолжительную и красноречивую импровизацию Бонапарта король Георг ответил следующим посланием, адресованным британскому парламенту: