Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

«Поскольку лестница, висевшая некогда над водопадом, порвалась, я, не слушая увещаний моего проводника, пожелал спуститься к подножию водопада по каменистому утесу высотой в двести футов. Начался спуск. Несмотря на рев водопада и ужасающую бездну, бурлящую подо мной, я не потерял голову и спустился почти до самого низа. Но, когда до конца оставалось футов сорок, я очутился на гладком отвесном склоне, где не было ни корня, ни расселины, о которые можно было бы опереться ногой. Я повис на руках, не имея возможности ни спуститься, ни подняться и чувствуя, как пальцы постепенно разжимаются под тяжестью моего тела, понимал, что смерть неизбежна. Мало кому в жизни довелось провести две минуты, подобные тем, какие я насчитал тогда, вися над бездной Ниагары. В конце концов пальцы мои разжались, и я полетел вниз. Однако мне неслыханно повезло: я упал на голый каменный выступ, о который непременно должен был разбиться, и, тем не менее, не чувствовал сильных повреждений; я лежал в полушаге от пропасти, но не скатился в нее; но, когда меня начали пробирать холод и сырость, я понял, что отделался не так дешево, как полагал вначале. Я почувствовал невыносимую боль в левой руке: она была сломана выше локтя. Проводник, все это время смотревший на меня сверху и заметивший поданный мною знак, побежал за дикарями, которые, приложив огромный труд, с помощью деревянных веревок подняли меня наверх и перенесли к себе».[13]

Это произошло в то самое время, когда молодой лейтенант по имени Наполеон Бонапарт едва не утонул, купаясь в Соне.

Свой путь путешественник продолжает по озерам. Первым из них стало озеро Эри. С его берега он мог со страхом видеть, как индейцы, сидя в своих берестяных каноэ, отваживаются плыть по этому переменчивому морю, на котором случаются страшные бури. Первым делом они подвешивают своих идолов, как это некогда делали финикийцы со своими богами, к корме лодок и лишь после этого, в гуще снежных вихрей, бросаются в поднявшиеся волны. Со стороны кажется, будто эти волны, вздымающиеся выше обшивки каноэ, вот-вот поглотят их. Охотничьи собаки, опершись лапами на борт, жалобно воют, тогда как их хозяева, храня полное молчание, без всяких лишних движений мерно гребут своими лопатообразными веслами. Каноэ движутся вереницей; на корме первой лодки стоит вождь, который, в качестве то ли подбадривания, то ли мольбы, каждую минуту повторяет короткое восклицание «О-а!»

«На корме последнего каноэ, замыкая эту линию людей и лодок, стоит другой вождь, управляя им с помощью длинного весла в форме кормила. Остальные воины, скрестив ноги, сидят на дне каноэ; сквозь туман, снег и волны различимы лишь перья, украшающие головы индейцев, вытянутые шеи рычащих собак и туловища двух сахемов, кормчего и авгура, кажущихся богами этих вод».[14]

А теперь перенесем наш взгляд с озера на его берега, с водной поверхности на побережье.