Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

«На пространстве более двадцати миль тянутся поля огромных водяных лилий; летом листья этих растений покрыты переплетенными между собой змеями. Когда эти гады начинают шевелиться в лучах солнца, видно, как они сворачиваются в золотые, пурпурные и эбеновые кольца; в этих ужасных двойных и тройных узлах различимы пылающие глаза, языки с тройными жалами, огненные пасти и оснащенные шипами и погремушками хвосты, которые колышутся в воздухе, словно хлысты. Бесконечное шипение, шум, похожий на шуршание сухих листьев, доносятся из этого мерзкого Коцита».[15]

На протяжении целого года путешественник бродил так, спускаясь к водопадам, переправляясь через озера, пересекая леса, следуя по течению рек и делая остановку посреди руин на берегу Огайо лишь для того, чтобы бросить еще одно сомнение в темную бездну прошлого; по утрам и вечерам присоединяя свой голос ко всеобщему голосу природы, говорящему о Боге; задумывая свою поэму «Натчезы», забыв о Европе и живя свободой, одиночеством и поэзией.

По мере блужданий от леса к лесу, от озера к озеру, от прерии к прерии, он, сам того не сознавая, приблизился к распаханной американской целине. Однажды вечером он замечает на берегу ручья бревенчатую ферму, просит приюта и встречает радушный прием.

Наступила ночь; жилище освещалось лишь пламенем очага. Он подсел к этому очагу и, пока хозяйка готовила ужин, от нечего делать стал при свете огня читать английскую газету, валявшуюся на полу.

Едва он бросил на нее взгляд, как в глаза ему бросились четыре слова: «Flight of the king» («Бегство короля»).

То был рассказ о бегстве Людовика XVI и его аресте в Варение.

В той же газете сообщалось об эмиграции знати и объединении всех дворян под знаменем принцев.

Этот голос, проникший в самые безлюдные края, чтобы крикнуть: «К оружию!», показался ему зовом судьбы.

Он вернулся в Филадельфию, пересек океан, подталкиваемый бурей, которая за восемнадцать дней донесла его до берегов Франции, и в июле 1792 года высадился в Гавре, крича: «Король зовет меня, я здесь!»

В то самое время, когда Шатобриан ступил на борт судна, привезшего его на помощь королю, молодой артиллерийский капитан, который стоял, прислонившись к дереву на террасе у берега Сены, увидел, как в окне Тюильри показался Людовик XVI в красном колпаке, и голосом, исполненным презрения, прошептал: «Конченый человек!»

«Таким образом, — говорит поэт, — то, что я счел своим долгом, опрокинуло задуманные мною планы и повлекло за собой первый из тех неожиданных поворотов, которыми отмечен мой жизненный путь.

Несомненно, Бурбоны нуждались в том, чтобы младший отпрыск бретонского семейства вернулся из-за моря, дабы принести им в качестве дани свою безвестную преданность, столь же мало, как и позднее, когда он вышел из безвестности. Если бы, продолжая свое путешествие, я употребил газету, круто изменившую мою судьбу, на то, чтобы зажечь лампу в доме приютившей меня женщины, никто не заметил бы моего отсутствия, ибо никто не подозревал о моем существовании. На сцену мира меня призвала распря между мной и моей совестью. Я мог бы поступить так, как хотел, поскольку был единственным свидетелем спора, но более всего я боялся уронить себя в глазах именно этого свидетеля».[16]

Шатобриан привез с собой «Аталу» и «Натчезов»!

XXXVIII ШАТОБРИАН

Франция сильно изменилась с тех пор, как путешественник покинул ее; в ней появилось много новых реалий, а главное, много новых людей.

Этих новых людей звали Барнав, Дантон, Робеспьер. Был еще Марат, но то был не человек, а дикий зверь. Что же касается Мирабо, то он уже умер.