Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

Почти ничем не занятый на этой высокой должности секретаря посольства, с которой, как предрекали его враги, ему не достанет ума справиться, он смотрел с высоты своей мансарды поверх крыш, на соседний дом, на прачек, подававших ему знаки, и на будущую певицу, упражнявшую голос и донимавшую его своим вечным сольфеджио. Хорошо еще, если смерть напоминала о вечной поэзии неба и земли и мимо проходила какая-нибудь похоронная процессии, разгоняя его скуку. Как-то раз, глянув с высоты своего окна в пропасть улицы, он увидел, как хоронят молодую мать; ее несли в открытом гробу между двух рядов белых кающихся, а ее новорожденное дитя, умершее вместе с нею и увенчанное цветами, покоилось у нее в ногах.

В первые дни после приезда он совершил большую оплошность. Бывший король Сардинии, лишенный трона Бонапартом, находился в Риме; Шатобриан отправился засвидетельствовать ему свое почтение; великим сердцам свойственно сочувствовать падшим.

Визит этот произвел действие дипломатической бури, разразившейся в посольском дворце. Все дипломаты отворачивались при виде Шатобриана, принимали ледяной вид и шептали:

— Ему конец!

«Не было ни одного дурака-дипломата, — говорит Шатобриан, — который не смотрел бы на меня с высоты своей глупости. Все с нетерпением ждали моего падения, хотя я был никто и никем не принимался в расчет: неважно, главное, что кто-то падал, а это всегда приятно. В простоте душевной я и не подозревал о своем преступлении и, как и позднее, гроша ломаного бы не дал ни за какую должность. Короли же, которым, по мнению окружающих, я придавал какую-то исключительную важность, в моих глазах были важны лишь своим несчастьем. О моих ужасающих безумствах письменно известили Париж; по счастью, я имел дело с Бонапартом: то, что должно было меня погубить, сделалось моим спасением».[22]

Шатобриан смертельно скучал. Эта должность, которая, как многие думали, превосходила его заслуги и его умственные способности, состояла в очинке перьев и отправке почты.

В тех раздорах, какие готовились, ему могли бы найти достойное применение, но его не посвящали ни в одну тайну. Он полностью погрузился в канцелярскую рутину; величайшего гения эпохи использовали в работе, с которой справился бы любой конторский служащий.

Одно из самых важных дел, порученных ему, заключалось в том, чтобы передать принцессе Боргезе целый ящик туфель, присланных из Парижа. В качестве благодарности принцесса чрезвычайно изящно, прямо на глазах у него, примерила пять или шесть пар; однако ножкам, обутым в эти элегантные башмачки, предстояло совсем недолго попирать древнюю землю сыновей волчицы.

Шатобриан уже готов был оставить деловую карьеру, в которой обыденность занятий соединялась с мелкими политическими склоками, как вдруг случилось несчастье, затронувшее лично его и добавившее душевную печаль к его умственной скуке. По возвращении из изгнания он был принят некой г-жой де Бомон; это была дочь графа де Монморена, посла Франции в Мадриде, королевского наместника Бретани, министра иностранных дел при Людовике XVI, чрезвычайно преданного ему и погибшего на эшафоте, куда вслед за ним отправилась и часть его семьи.

В портретах, набросанных Шатобрианом, содержится столько поэзии, что, когда вы цитируете его, у вас всегда возникает искушение показать их читателю, в надежде, что он восхитится тем, чем восхитились вы.

Вот портрет этой подруги Шатобриана, которую вы не знаете даже по имени, но которая сейчас появится перед вами, как если бы волшебная палочка Аэндорской колдуньи откинула саван, закрывающий ее лицо.