Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

«Госпожа де Бомон, не отличавшаяся особой красотой, — говорит автор "Духа христианства", — с большим сходством изображена на портрете, написанном г-жой Лебрён. Миндалевидные глаза на ее исхудалом и бледном лице горели бы, возможно, куда ярче, если бы чрезвычайная нежность не пригашала ее взор, заставляя его томно мерцать, подобно тому как луч света смягчается, пройдя сквозь прозрачную глубину вод. Нрав ее отличали некая твердость и нетерпеливость, являвшаяся следствием силы ее чувств, а также снедавшего ее душевного недуга. Наделенная возвышенным сердцем и замечательным умом, она была рождена для света, но отдалилась от него по собственному выбору и по прихоти несчастья, но, когда дружеский голос призывал эту одинокую душу покинуть уединение, она приходила и, обращаясь к вам, роняла несколько слов, внушенных небом».[23]

Врачи прописали г-же де Бомон южный воздух; присутствие г-на де Шатобриана в Риме побудило ее остановиться в этом городе. Заметное улучшение стало ощущаться уже в первые дни после ее приезда. Признаки скорой смерти исчезли; г-н де Шатобриан объехал с ней на коляске все сказочные красоты Рима; но, чтобы видеть, любить, восхищаться, нужны жизненные силы. У больной уже ни к чему не было интереса. Однажды он повез ее в Колизей. Стоял один из тех октябрьских дней, какие бывают только в Риме.

Она присела на камень напротив одного из алтарей, расположенных по окружности здания, подняла глаза, медленно обвела взором эти портики, так давно лишившиеся жизни сами и видевшие такое множество смертей. Руины, поросшие ежевикой и водосбором и окрашенные осенью в шафранные цвета, были залиты светом; умирающая женщина скользнула потухшим взглядом по ступеням амфитеатра вниз, до самой арены, остановила взор на кресте и сказала: «Пойдемте, мне холодно!»

Господин де Шатобриан проводил ее домой; она слегла и больше уже не вставала.

Вот как автор «Духа христианства» описывает смерть этой женщины:

«Она попросила меня отворить окно: ей не хватало воздуха. Луч солнца осветил ее ложе и, казалось, порадовал ее. Она напомнила мне о наших замыслах удалиться в деревню, которые мы не раз обсуждали, и заплакала.

Между двумя и тремя часами пополудни г-жа де Бомон попросила г-жу Сен-Жермен, старую испанскую горничную, служившую ей с преданностью, достойной столь доброй хозяйки, перестелить постель: врач воспротивился этому, опасаясь, как бы больная не скончалась при переноске. Тогда г-жа де Бомон сказала мне, что чувствует приближение агонии. Она вдруг сбросила одеяло, взяла мою руку и сильно сжала ее; взгляд ее затуманился. Свободной рукой она делала знаки кому-то, кого видела у изножья постели; затем, поднеся руку к груди, она произнесла: "Вот здесь! Здесь!"