Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

Отвечая на этот молчаливый вопрос первого консула, Фуше обратился к г-ну Реалю.

— Господин государственный советник, — сказал он, — не могли бы вы предоставить нам в качестве разъяснения протокол допроса некоего Леридана, арестованного вместе с Жоржем Кадудалем; возможно, правда, что этот протокол еще неизвестен господину государственному советнику, поскольку он получил его лишь два часа назад из рук господина Дюбуа, а в эти два часа был так загружен делами, что у него не было времени прочесть его.

Краска бросилась в лицо Реалю. Он и в самом деле получил бумагу, на важность которой только что обратили его внимание, но, не читая, положил ее в досье Кадудаля, решив взглянуть на нее в первую же свободную минуту.

Однако этой свободной минуты так и не нашлось, поэтому он знал о существовании протокола, но не имел понятия о его содержании.

Не проронив ни слова, он раскрыл папку и стал рыться в лежащих там бумагах. Фуше заглянул ему через плечо и, указав пальцем на нужный листок, произнес:

— Вот он.

Бонапарт с некоторым удивлением посмотрел на этого человека, который лучше, чем они сами, знал, что лежит в папках у государственных советников.

Протокол допроса был весьма важным. Леридан признавался в заговоре, утверждал, что во главе его стоит принц, который уже побывал в Париже и, вероятно, вскоре приедет туда снова. Арестованный добавлял, что видел у Жоржа молодого человека лет тридцати двух, хорошо воспитанного и элегантно одетого, с которым генерал обходился весьма почтительно и в присутствии которого все, даже Пишегрю, снимали головные уборы.

Бонапарт прервал Реаля, читавшего документ.

— Достаточно, господа, достаточно! Ясно, что этот молодой человек, которому заговорщики выказывают такое почтение, не мог быть принцем, приехавшим из Лондона, поскольку на протяжении целого месяца Савари тщательно охранял береговые скалы Бивиля. Это может быть только герцог Энгиенский, который за двое суток успел добраться из Эттенхайма в Париж и за такое же время вернуться из Парижа в Эттенхайм, проведя несколько часов среди заговорщиков. План, — продолжал он тоном, не терпящим возражений, — заключался в следующем: граф д’Артуа должен был прибыть проездом через Нормандию вместе с Пишегрю, а герцог Энгиенский — проездом через Эльзас вместе с Дюмурье. Бурбоны, дабы вернуться во Францию, намеревались пустить вперед себя двух самых прославленных генералов Республики. Пусть вызовут ко мне полковников Орденера и Коленкура.

Понятно, что после того, как первый консул столь категорично высказал свое мнение, никто не осмелился противоречить ему ни прямо, ни косвенно.

Консул Лебрён позволил себе несколько расплывчатых замечаний по поводу своих опасений о том, какое впечатление произведут в Европе подобные события. Камбасерес, едва не онемев от жестоких речей первого консула, попытался было воззвать к милосердию, но Бонапарт в ответ ограничился словами:

— Ладно, я понимаю, что говорить так вас заставляет преданность мне, и благодарен вам за это, но я буду защищаться и не позволю убить себя. Я заставлю этих людей дрожать от страха и научу их сидеть смирно.

Чувство, охватившее в эту минуту Бонапарта, было не страхом, не жаждой мести, а желанием показать Франции, что кровь Бурбонов, священная для их сторонников, была для него не более священна, чем кровь любого видного деятеля Республики.

— Так на каком решении вы в итоге остановились? — спросил Камбасерес.

— Очень просто, — ответил Бонапарт, — арестовать герцога Энгиенского и покончить с ним.

Стали голосовать. Один лишь Камбасерес осмелился отстаивать свое мнение до конца.

Итак, решение было принято коллегиально, и Бонапарт, уже не несший за него личную ответственность, приказал впустить полковников Орденера и Коленкура, ожидавших за дверью.

Полковнику Орденеру было приказано отправиться к берегам Рейна, взяв с собой триста драгун, несколько бригад жандармов и подразделение понтонеров. Эти солдаты обеспечивались запасом продовольствия на четыре дня; кроме того, полковнику предоставлялась денежная сумма в двенадцать тысяч франков, чтобы ни в коем случае не быть в тягость местным жителям. Он должен был переправиться через реку у Рейнау, двинуться прямо к Эттенхайму, окружить город, захватить герцога Энгиенского и всех эмигрантов, входящих в его окружение, а главное, Дюмурье.

Одновременно другой отряд, подкрепленный несколькими пушками, должен был через Кель проследовать к Оффенбургу и оставаться там в наблюдательной позиции до тех пор, пока герцог не окажется на французской территории. Как только придет достоверное известие об этом, полковник Коленкур отправится к великому герцогу Баденскому и предъявит ему ноту, содержащую разъяснения в отношении совершенных действий.

Было восемь часов вечера. Бонапарт отпустил членов совета и, словно опасаясь раскаяться в принятом решении, приказал обоим полковникам, которым возложенная на них миссия принесла генеральские чины, выступить в поход немедленно.