— Признайтесь, сударь, что в пору, когда вы нападали на дилижансы в Вернонском лесу, вы еще не имели времени утвердиться в своих симпатиях и антипатиях; вы подчинялись семейной традиции, а не разумным доводам. Оказавшись в тюрьме, бросив взгляд на историю прошлого и на перспективы будущего, вы должны были заметить, что старый мир рухнул и на его обломках вырастает новый мир. Все, что представляло этот старый мир, все, что было связано с ним, умерло — насильственно, по воле рока, по воле Провидения. От монаршего трона до последнего армейского чина, от высших магистратов до последнего деревенского мэра — всюду вы видите лишь новые лица; да и в самой вашей семье случился похожий раскол: ваш отец и оба ваши брата принадлежали прошлому, тогда как вы принадлежите новому миру; и то, что, уверен, происходит в вашем сознании в эту самую минуту, убеждает меня в моей правоте.
— Вынужден признаться, сударь, что в ваших словах есть много верного, и точно так же, как Людовик Шестнадцатый и Мария Антуанетта были представителями древних династий, к которым они принадлежали, Бонапарт и Жозефина, оба невысокого рода, являются представителями нового времени.
— Я доволен, что не ошибся; как я и предвидел, вы человек умный.
— Могу ли я, чтобы окончательно стереть следы прошлого, поступить на военную службу под другим именем?
— Да; и вы не только можете поступить на военную службу под другим именем, но и имеете право выбрать род войск, в котором вынуждены будете служить.
— Благодарю вас.
— Есть ли у вас какие-либо предпочтения?
— Никаких; по какому бы пути я ни пошел, я сделаюсь пылинкой на ветру.
— Зачем же позволять ветру нести себя, когда можно противостоять ему? Хотите, я дам вам совет, сударь, по поводу рода войск, в каком вам лучше служить?
— Давайте, сударь.
— Мы вот-вот вступим в ожесточенную войну с Англией, в морскую войну; вы стоите перед выбором рода войск — станьте моряком.
— Я подумаю, — сказал Эктор.
— У вас в семье есть примеры в прошлом: пятеро из ваших предков, носивших то же имя, что и вы, начиная с Эли де Сент-Эрмина, командира эскадры в тысяча семьсот тридцать четвертом году, занимали высокие должности на флоте; да и брат вашего отца был капитаном первого ранга, о чем вы знаете лучше других, поскольку в возрасте четырнадцати лет служили под его командованием в качестве гардемарина и ученика лоцмана; так что, считай, ваше морское образование будет более чем наполовину завершено, когда вы поднимитесь на палубу судна.
— Раз вы так хорошо осведомлены о том, что в течение полутора веков происходило в нашей семье, не могли бы вы сказать мне, сударь, что стало с моим дядей? Ведь в течение трех лет, пока я был в тюрьме, я был отрезан от всего мира.
— Ваш дядя, верный слуга короля, подал в отставку после смерти герцога Энгиенского и вместе с двумя вашими кузинами уехал в Англию.
— Через сколько дней я должен отбыть к месту назначения?
— А сколько времени вам понадобится, чтобы вернуться домой и уладить все дела?
— Мои дела будут улажены быстро, ибо я предвижу, что все мое состояние конфисковано.
— Ваше состояние всецело в вашем распоряжении; и если ваш управляющий вас не обкрадывает, то вы обнаружите в ящике стола вашу ренту за три года, триста тысяч франков — неплохое начало военной службы для матроса.
— Сударь, из того, что вы мне сказали, следует, что я чрезвычайно многим обязан вам, а между тем даже не подумал поблагодарить вас. Примите в расчет волнение, в какое меня ввергло странное положение, в каком я оказался, и не считайте меня неблагодарным.
— Я так далек от мысли считать вас неблагодарным, что готов дать вам еще один совет, припасенный мною напоследок, поскольку он самый лучший.
— Говорите же, сударь.
— Не поступайте в императорский флот.
— А куда же, по-вашему, мне поступить?
— Завербуйтесь на борт корсарского судна. Вот-вот выйдет закон, приравнивающий корсарские суда к государственным; вынужденный служить рядовым матросом, вы не будете подчиняться жесткой дисциплине, принятой на линейном корабле; на борту корсарского судна, где не существует столь безоговорочной дистанции между чинами, вы можете легко стать другом капитана и даже помочь ему купить корабельное вооружение; он будет волен у себя на борту дать вам любой чин, какой ему заблагорассудится, а когда вы перейдете из иррегулярного флота во флот государственный, ваш стаж службы будет зачтен вам с того дня, как вы начали служить гардемарином под командованием вашего дяди.
— Но, господин Фуше, — сказал Эктор, удивленный таким доброжелательством человека, отнюдь не слывшего доброжелательным, — что я сделал, чтобы заслужить с вашей стороны подобное внимание?
— Клянусь, я и сам этого не знаю и не узнаю самого себя, — ответил министр полиции. — Однако мне нравится ставить некоторых людей, чьи высокие умственные способности для меня очевидны, в трудное положение; они всегда выходят оттуда с честью и с блеском. Не знаю, что с вами станет, но вы сами увидите, что однажды поблагодарите меня, причем с большим основанием, чем сегодня.