Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

Единственным, кто не принял эту милость с гордостью и радостью, был Эктор де Сент-Эрмин. Подчеркнутое стремление Бонапарта оказать честь семье его невесты тревожило графа. Хотя на сторону защитников монархии он встал позднее своих братьев, ибо был моложе их, Эктор, испытывая определенное восхищение перед гением первого консула, все же еще не проникся добрыми чувствами к нему. Он не мог забыть картину мучительной казни брата, происходившей у него на глазах, и кровавые подробности, сопровождавшие ее. В конечном счете, команду на эту казнь дал первый консул, который, несмотря на самые горячие просьбы, не пожелал ни отменить ее, ни отсрочить. И потому каждый раз, сталкиваясь с ним, Эктор чувствовал, как на лице у него выступает холодный пот и начинают дрожать колени, и невольно отворачивал глаза. Он опасался лишь одного: что рано или поздно в силу своего высокого общественного положения, да и в силу своего богатства будет вынужден либо служить в армии, либо отправиться в изгнание. Он заранее предупредил Клер, что скорее оставит Францию, чем согласится на какой-нибудь военный чин или на какую-нибудь гражданскую должность. Клер оставила за ним полную свободу поступать, в случае необходимости, так, как он сочтет нужным; она лишь потребовала от своего жениха обещания взять ее с собой, куда бы он ни направился. Это было все, в чем нуждалось ее сердце, полное нежности и любви.

После отставки Фуше верховным судьей и начальником общей полиции был назначен Клод Амбруаз Ренье, позднее получивший титул герцога де Масса. Дважды в неделю он трудился с Наполеоном, любившим такого рода работу: он располагал агентурной сетью Жюно как военного губернатора Парижа, Дюрока как своего адъютанта и Ренье как префекта общей полиции.

В тот день, когда ему предстояло подписать брачный договор мадемуазель де Сурди, он провел с Ренье целый час. Новости были крайне тревожными. В Вандее и Бретани снова начались беспорядки, однако на сей раз не в виде открытой гражданской войны, а в виде ночных нападений банд поджаривателей, которые стремительно перемещались от фермы к ферме, от замка к замку и, прибегая к самым жестоким пыткам, заставляли фермеров и владельцев замков отдавать им все свои деньги. Газеты начали рассказывать о несчастных, которым до самых костей прожигали руки и ноги.

Бонапарт вызвал к себе Ренье, приказав ему принести с собой все досье, относящиеся к делам поджаривателей.

За последнюю неделю было удостоверено пять подобных дел.

Первое нападение случилось в Беррике, у истоков небольшой речки Сюлле; второе — в Плескопе, третье — в Мюзийаке, четвертое — в Сен-Нольфе, пятое — в Сен-Жан-де-Беверле.

Во главе каждой шайки явно стоял свой вожак, но, по-видимому, их действиями руководил кто-то сверху.

И это руководство, если верить полицейским агентам, исходило от Кадудаля, который не сдержал слова, данного Бонапарту, и, вместо того чтобы оставаться в Англии, как обещал, вернулся в Бретань, чтобы устроить там новый бунт.

Бонапарт, справедливо полагавший, что он хорошо разбирается в людях, отрицательно покачал головой, когда верховный судья попытался возложить на Кадудаля те гнусные преступления, какие в это время расследовались. Как? Этот человек с великим умом, обсуждавший с ним, не отступая ни на шаг, интересы народов и королей; с чистой совестью, довольствовавшийся тем, что жил в Лондоне на отцовские деньги; с нечестолюбивым сердцем, отказавшийся от должности адъютанта первейшего полководца Европы; с бескорыстной душой, отказавшийся от ста тысяч франков в год, чтобы наблюдать, как другие рвут друг друга на части, опустился до грязного промысла поджаривателей, самого презренного из всех видов разбоя?!

Это было невозможно!

И Бонапарт самым решительным образом отмел доводы своего нового префекта полиции.

Вслед за тем он распорядился отрядить в Бретань самых опытных парижских агентов, снабдив их самыми широкими полномочиями и приказав им гнаться за этими шайками негодяев, не зная ни сна ни отдыха.

Ренье пообещал, что отправит туда лучших сотрудников своего департамента в тот же день.

Затем, поскольку было уже около десяти часов вечера, Бонапарт велел передать Жозефине, чтобы она была готова вместе с ним и молодоженами отправиться к г-же де Сурди.

Великолепный особняк, в котором жила графиня, сверкал огнями, день был теплым и обласканным солнечным светом, первые цветы и первые листочки уже начали высвобождаться из своего бархатистого плена. Приятный весенний ветерок резвился в купах распустившейся сирени, которые спускались от окон особняка до самой набережной; под этими таинственными и благоуханными сводами горели разноцветные фонарики, из распахнутых окон исходили волны музыки и ароматов, а за опущенными шторами проплывали силуэты гостей.