Эти гости являли собой все самое изысканное общество Парижа; здесь были высокопоставленные правительственные чиновники; весь цвет высшего армейского командования, генералы, самому старшему из которых было тридцать пять лет: Мюрат, Мармон, Жюно, Дюрок, Ланн, Монсе, Даву, снискавшие славу героев в том возрасте, когда другие не дослужились еще и до капитанского чина; поэты: Лемерсье, еще преисполненный гордости от недавнего успеха «Агамемнона»; Легуве, только что поставивший «Этеокла» и опубликовавший «Достоинство женщин»; Шенье, после «Тимолеона» оставивший театр и ударившийся в политику; Шатобриан, незадолго перед тем вновь обретший Бога в водопадах Ниагары и под сводами девственных лесов Америки; самые модные танцовщики, без которых не обходился ни один большой бал, такие, как Трение, Лаффит, Дюпати, Гара́, Вестрис; те яркие звезды, что засверкали на заре века: г-жа Рекамье, г-жа Мешен, г-жа де Контад, г-жа Реньо де Сен-Жан д’Анжели; и, наконец, вся золотая молодежь того времени: Коленкуры, Нарбонн, Лоншан, Матьё де Монморанси, Евгений де Богарне, Филипп де Сегюр и Бог его знает, кто еще.
Ибо едва стало известно, что первый консул и г-жа Бонапарт не только посетят свадебное торжество, но и подпишут брачный договор, каждый захотел попасть в число приглашенных. Огромный особняк г-жи де Сурди, распахнувший все двери первого и второго этажей, переполняли гости, вынужденные время от времени выходить на террасу, чтобы глотнуть там свежего воздуха, прохлада которого ощущалась особенно сильно после раскаленной атмосферы гостиных.
Без четверти одиннадцать все увидели, как в воротах Тюильри, сопровождаемая конным эскортом, каждый солдат которого держал в руке факел, показалась карета; ей предстояло всего лишь переехать мост. На бешеной скорости, в окружении пылающих факелов, она грохочущим огненным вихрем пронеслась по мосту и влетела во двор особняка.
В тот же миг в этой плотной толпе, где, казалось, яблоку негде было упасть, образовался проход, полукругом расширившийся в гостиной и позволивший г-же де Сурди и Клер пойти навстречу первому консулу и Жозефине.
Эктор де Сент-Эрмин держался позади невесты. При виде Бонапарта он заметно побледнел, но, тем не менее, двинулся навстречу ему.
Госпожа Бонапарт поцеловала мадемуазель де Сурди и вручила ей жемчужное колье, стоившее пятьдесят тысяч франков.
Бонапарт поклонился обеим дамам и направился прямо к Эктору.
Эктор, догадываясь, что Бонапарт намерен заговорить с ним, сделал шаг в сторону от направления, которым следовал первый консул, но тот остановился перед ним.
— Сударь, — промолвил он, обращаясь к Эктору, — если бы я не боялся отказа, я бы тоже принес вам подарок — патент офицера консульской гвардии, однако я понимаю, что есть раны, которым нужно время, чтобы затянуться.
— Никто не способен залечивать их так умело, как это делаете вы, генерал… И все же…
Эктор вздохнул и поднес к глазам платок.
— Простите, генерал, — после минутной паузы промолвил он, — мне хотелось бы быть более достойным вашей доброты.
— Вот что значит иметь чересчур большое сердце, молодой человек, — заметил Бонапарт, — ведь ранят всегда именно в сердце.
Затем он вернулся к г-же де Сурди, обменялся с ней несколькими словами и поздравил Клер.
В эту минуту он заметил Вестриса-младшего и воскликнул:
— О, вот и господин Вестрис-сын! На днях он оказал мне любезность, за которую я ему бесконечно признателен; ему предстояло впервые после болезни выступить на сцене Оперы, однако это выступление выпало на день торжественного приема в Тюильри и он перенес спектакль на другую дату, чтобы не навредить моему приему. Ну же, господин Вестрис, довершите вашу галантность, попросив двух из собравшихся дам станцевать нам гавот.
— Гражданин первый консул, — с тем итальянским выговором, от какого так и не смогли избавиться в его семье, ответил сын бога Танцев, — у нас как раз имеется гавот, который я сочинил для мадемуазель де Куаньи; госпожа Рекамье и мадемуазель де Сурди танцуют его, словно два ангела. Нам понадобятся лишь арфа и валторна, при условии, что мадемуазель де Сурди, танцуя, будет играть на тамбурине; что же касается госпожи Рекамье, то всем известно, насколько она неподражаема в танце с шалью.
— Ну же, сударыни, — произнес Бонапарт, — не отвергайте просьбы, с которой к вам обращается господин Вестрис и которую я поддерживаю всей своей властью.
Мадемуазель де Сурди предпочла бы избежать оваций, которые ее ожидали, но, поскольку на нее указал ее учитель Вестрис и танцевать ее просил первый консул, она и не подумала упрямиться.
Наряд ее был ровно тот, какой требовался для этого танца. Темноволосая девушка была в белом платье, голову ее украшала ветвь виноградной лозы с двумя свисавшими на плечи гроздьями, а всю ее тунику покрывал орнамент в виде листьев красноватых осенних тонов.
Что же касается г-жи Рекамье, то ее наряд составляли привычное белое платье и красная кашемировая шаль. Она и придумала этот предназначенный для салонов танец с шалью, который позднее с таким успехом перекочевал из салонов на театральную сцену.