Принц взял за руку Соль де Гризоля.
— Сударь, — произнес он, — я сердечно благодарю вас за то, сколь уважительно вы и ваши друзья судите обо мне, и намерен предоставить лично вам доказательство верности этого суждения, открыв вам тайну, которую не знает никто, даже мой отец. Отважному Кадудалю, Уде, Моро, Пишегрю и Мале я отвечаю так: «На протяжении девяти лет я участвую в войне, и на протяжении этих девяти лет, помимо того, что мне приходится каждодневно рисковать своей жизнью, хотя в этом нет ничего особенного, меня переполняет глубокая неприязнь к великим державам, которые называют себя нашими союзниками, а на самом деле, видят в нас лишь орудия для достижения собственных целей. Эти державы подписали мир, забыв упомянуть нас в своих соглашениях. Тем лучше. Я не буду в одиночку продолжать братоубийственную войну, подобную той, в какой мой предок, Великий Конде, погубил часть своей славы. Вы возразите мне, что Великий Конде воевал против короля, но я-то воюю против Франции. С точки зрения новых принципов, против которых я выступаю и на которые, следовательно, не могу опираться, оправданием моему предку может служить как раз то, что он воевал исключительно против короля. Я же воевал против Франции, хотя и на вторых ролях; не я объявил эту войну и не я закончил ее, предоставив делать это тем силам, что стоят выше меня. Я сказал судьбе: «Ты позвала меня, вот он я; но теперь, когда мир заключен, я не хочу ничего менять в том, что произошло». Сказанное предназначается нашим друзьям. Ну а теперь, — продолжал принц, — послушайте то, что предназначается вам, но только вам, сударь. И обещайте мне, что тайна, которую я вам доверю, не выйдет из ваших уст.
— Клянусь вам, монсеньор.
— Так вот, сударь, простите мне мою слабость, сударь, но я влюблен.
Посланец удивленно посмотрел на него.
— Да, слабость, — повторил герцог, — но в то же время и счастье; слабость, ради которой я три или четыре раза в месяц рискую головой, переправляясь на ту сторону Рейна, чтобы повидаться с восхитительной женщиной, которую обожаю. Все полагают, что меня удерживает в Германии мой разрыв с двоюродными братьями и даже с отцом. Нет, сударь, то, что удерживает меня в Германии, это пылкая, возвышенная, неодолимая страсть, которая заставляет меня предпочесть любовь долгу. Все интересуются, куда я поехал, задаются вопросом, где я, подозревают, что я строю заговоры. Увы! Увы! Я люблю, только и всего.
— О! Великая и святая любовь, как ты сильна, если заставляешь Бурбона забыть обо всем, даже о долге, — с улыбкой прошептал Соль де Гризоль. — Любите, принц, любите и будьте счастливы! Поверьте, это главное предназначение мужчины.
И Соль де Гризоль встал, намереваясь попрощаться с принцем.
— О нет! — воскликнул герцог. — Я вас так не отпущу.
— Но ведь мне больше нечего делать подле вас.
— Вы должны выслушать меня до конца, сударь. Я никогда ни с кем не говорил о моей любви; так вот, я задыхаюсь от нее! Я доверил вам свою тайну, но этого недостаточно, мне нужно говорить вам о моей любви снова и снова; вы прикоснулись к счастливой и радостной стороне моей жизни, и мне нужно рассказать вам, как красива, умна и преданна моя возлюбленная. Поужинайте со мной, сударь, а после ужина, что ж, вы покинете меня, но хотя бы два часа я буду говорить с вами о ней. Я люблю ее уже три года, но, представьте себе, еще ни с кем не мог поговорить о ней.
И Гризоль остался на ужин.
На протяжении двух часов принц говорил только о своей любви. Он рассказывал всю ее историю в мельчайших подробностях; он смеялся, плакал, жал руки своему новому другу и на прощание обнял его.
Странное действие способно оказать взаимное расположение! За один день посторонний человек проник в сердце принца куда глубже, чем любой из его друзей, никогда с ним не разлучавшийся.
Тем же вечером Соль де Гризоль выехал в Англию, а полицейский агент, которому Фуше поручил составлять отчеты о всех делах и поступках посланца Кадудаля, написал бывшему министру полиции следующее: